Только теперь кто-то заметил, что капитан Джандерс исчез и не присутствовал на проповеди. Однако вскоре он вновь очутился на палубе с несколькими книгами под мышкой.
– Вчера я обещал преподобному Хейлу, что если его молит вы помогут нам преодолеть этот опасный последний участок пути, то я навсегда забуду о своих романах ради его книг. Ричардсон, Стерн, Смоллетт, Уолпол. – Одну за другой, он выбрасывал книги в воды Тихого океана, который постепенно начинал оправдывать свое название. Затем капитан добавил: – С ?? декабря до ?? января – целых сорок два дня мы торчали в этом проливе. Никогда ещё на моей памяти не было столь трудного перехода, но все-таки мы справились. И слава Богу!
Однако триумф Эбнера был подпорчен следующим явлением: пока миссионеры наблюдали, как капитан выбрасывает за борт мирские романы, в люке показалась поддерживаемая Кеоки Канакоа Иеруша. Великан волочил за собой на палубу остатки связки бананов. Нетвердо держась на ещё слабых ногах, женщина прошла мимо супруга, добралась до борта и, опершись на перила, принялась выбрасывать бананы в океан. Причем старалась зашвырнуть каждый плод как можно дальше. Ночью, уже лежа на койке и немного успокоившись, она объяснила мужу:
– Ты постоянно угрожал и запугивал меня, Эбнер. Да, с сегодняшнего дня я буду называть тебя по имени, потому что ты для меня – Эбнер. Ты подавлял меня своим чрезмерным усердием перед Богом, что само по себе является грехом. Никогда в жизни больше я не поддамся твоим угрозам, Эбнер, поскольку могу судить о проявлении Божьей воли ничуть не хуже тебя. Никогда не стал бы Господь Бог внушать больной женщине та кое отвращение к пище. Когда Хейл попытался выразить свое недоумение по поводу услышанного ультиматума, она, уже более мягко, добавила: – Сегодня, в самые трудные мину ты, капитан Джандерс сказал мне, что чувствует себя уверенней рядом с таким храбрым мужчиной, как ты. Но что ещё более важно, так это то, что и я чувствую себя спокойно рядом с таким смелым и набожным человеком. – И Иеруша поцеловала его.
Прежде чем она успела поцеловать мужа ещё раз, в каюту вошел Кеоки и обратился к священнику:
– Преподобный Хейл, старый китобой просит, чтобы вы заглянули к нам в кубрик.
– Он что, снова напился? – подозрительно поинтересовался Эбнер.
– Он очень в вас нуждается, – повторил гаваец и провел священника туда, где на своей койке, что-то невнятно бормоча, лежал старый матрос.
– В чем дело? – тихо спросил его Эбнер.
– Можно мне сейчас получить назад свою Библию? – осторожно начал китобой.
– Нет, – строго ответил Хейл. – Однажды церковь уже давала тебе Библию, но ты умудрился осквернить её. Ты пренебрег Священным Писанием, насмехаясь над нами.
– Преподобный Хейл, но вы же видели меня сегодня там, наверху. И знали, как мне страшно было пускаться вокруг Мыса Горн без Библии.
– Нет. Господь строг к отступникам, – повторил Хейл.
В этот момент Кридленд, деливший со старым моряком опасность, предложил:
– Преподобный Хейл, может быть, вам и не придется давать ему Библию. Что если я преподнесу ему свою, а вы по том…
– Дать тебе ещё одну? Никогда! Кридленд, Господь сказал, что отступнику назначены иные пути. Отступник хуже грешника подрывает основы веры.
– Но, преподобный Хейл, ведь именно этот человек спас нас всех во время шторма. Я попытался высвободить запутавшийся фал, но не смог. Это все сделал он.
– Он говорит правду, преподобный Хейл, – вынужден был признаться старый китобой. – Это я спас корабль, и теперь хочу получить назад свою Библию.
– Нет. – Эбнер оставался безучастным к просьбам обоих матросов. – Пока ты находился там, наверху, я постоянно молился за тебя. И продолжаю молиться сейчас. Если ты и вправду спас весь корабль, что ж, мы все станем благодарить тебя. Но я не могу позволить рискнуть ещё раз, чтобы весь бриг снова начал насмехаться над верой и церковью. Нет, это невозможно. – И он вышел наверх.
Наступил субботний вечер, и только тогда Эбнер обратил внимание на то, что у Иеруши пропала Библия. Преподобный Хейл читал молитвы и заметил, что его жена и миссис Уиппл пользуются одной книгой на двоих. Когда Хейлы вернулись в свою каюту, он осторожно спросил:
– Где же ваша Библия, моя дорогая супруга?
– Я отдала её тому старому китобою, – просто ответила Иеруша.
– Старому… Откуда вы узнали о нем?
– Кеоки приходил ко мне. И он плакал, объясняя мне, что произошло, прося за старого матроса.
– И вы приняли сторону Кеоки, таким образом, противясь воле собственного супруга и противясь основам самой веры?
– Нет, Эбнер. Все это не так. Я просто отдала свою Библию храброму матросу.
– Но, миссис Хейл…
– Меня зовут Иеруша.
– Но мы уже все обсудили раньше, в общей каюте. Ведь именно отступники представляют собой наибольшую опасность для церкви.
– Я не отдавала своей Библии отступнику, Эбнер. Я отдала её человеку, которому стало страшно. И если Библия будет не в состоянии рассеять его страх, значит, это совсем не та книга, которой нам необходимо следовать.
– Но как же заветы церкви и принципы, по которым мы должны действовать?
– Эбнер, – убедительно продолжала Иеруша, – я знаю, что этот человек может отступиться ещё раз, и из-за него могут произойти весьма неприятные события. Но в четверг вечером, когда он спустился с грот-мачты, он был так близок к Богу! Ведь он спас и мою, и твою жизни. И сама мысль о Боге не будет иметь для меня никакого значения, если я перестану верить в то, что в подобные моменты Господь встречает с любовью даже такую заблудшую душу, как этот старый китобой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Эбнер, неужели ты полагаешь, что Бог – это человек, который прячется от нас где-то среди облаков?
– Я знаю, что Господь слышит каждое слово, произнесенное тобой, и сейчас он, наверное, изумлен не меньше моего.
Но, прежде чем Эбнер смог продолжить свою тираду, Иеруша наклонилась к супругу и, касаясь его щек своими пушистыми каштановыми локонами, нежно поцеловала его, после чего супруги Хейл удобно расположились на своей койке.
Было уже далеко за полночь, когда Эбнер Хейл, не находя себе покоя, выбрался из койки и поднялся на палубу. Мрачную серую антарктическую ночь освещали несколько ярких звезд. Эбнер был обеспокоен тем, что Иеруша отдала свою Библию старому матросу, не посчитавшись с волей мужа. Но больше его тревожил собственный все более возрастающий аппетит к роскошному телу супруги. Трижды за время путешествия их споры заканчивались тем, что Иеруша, задорно смеясь, обнимала мужа и привлекала к себе на ложе. Она задергивала занавески, отделявшие постели друг от друга, и на следующие головокружительные полчаса Эбнеру не было дела ни до Бога, ни до его проблем. Все, что он к этому времени узнал, так это то, что Иеруша Бромли Хейл может быть не менее волнительной, чем буря, и не менее спокойной и умиротворенной, чем штиль.
