– Я с удовольствием отметил для себя, – продолжил преподобный Торн, что в этой христианской семье не принято поддаваться искушению и читать развязную поэзию и те романы, которые в последнее время становятся столь популярными на нашей земле.
– Моя семья стремится к спасению души, – ответил Гидеон, и худощавый миссионер с чистой совестью дописал письмо, которое служило пропуском на Оухайхи для Эбнера Хейла.
Когда Элифалет Торн вышел на улицу и вдохнул прохладный весенний воздух, мистер и миссис Хейл проводили гостя до широкой дороги, освещенной луной.
– Если бы шёл дождь, – начал Гидеон, словно оправдываясь, – или в небе не было бы луны, я запряг бы лошадей. – После этого он мощной правой рукой указал в сторону городка. – Впрочем, здесь не так уж далеко, – убедительно закончил он.
Преподобный Торн пожелал супругам спокойной ночи, а сам направился туда, где вдали виднелись огоньки Мальборо. Однако, уже через пару минут, он оглянулся, чтобы ещё раз внимательно оглядеть тот скучный и холодный дом, где родился и вырос его протеже. Ровно высаженные деревья, ухоженные поля, упитанный скот. Что же касалось всего остального, то повсюду царила бедность. Здесь полностью отсутствовало все то, что принято относить к понятию "красота", и такая простота могла бы вызывать лишь отвращение, но, с другой стороны, любой прохожий, бросив лишь мимолетный взгляд на это строение, безошибочно мог определить: "В этом доме живут те, кто полностью посвятил себя Богу". И, как бы в подтверждение этого факта, буквально через два часа после ухода преподобного Торна в комнату к матери вся в слезах влетела старшая сестра Эбнера Хейла и остановилась, дрожа от волнения:
– Мама! Мама! Я никак не могла заснуть и лежала в кровати, размышляя о тех несчастных африканцах, о которых сего дня нам рассказывал преподобный Торн, и потом вдруг меня всю затрясло, я услышала, как ко мне обращается сам Господь!
– Ты ощущала, как тебя охватывает чувство всеобъемлюще го греха? – встрепенулась мать, закутываясь в длинный плащ, который использовался и как ночной халат.
– Да! Впервые в жизни я осознала, насколько я безнадежно проклята, и нет из этого никакого выхода!
– И тогда ты поняла, что тебе хочется полностью отдать себя во власть Господа?
– Да, все это походило на то, как будто чья-то гигантская рука схватила меня и начала трясти, пока я не пришла в чувство.
– Гидеон! – возбужденно позвала мужа миссис Хейл. – Наша Эстер только что была посвящена в таинство осознания греха!
Никакая другая новость не могла бы обрадовать Гидеона больше.
– И на неё снизошла милость Господня? – взволнованно выкрикнул он.
– Да! – со слезами на глазах ответила миссис Хейл. – Господи! Ещё одна грешница нашла тебя! – Родители вместе с Эстер встали на колени в лунном свете, отчаянно благодаря своего сурового и карающего Защитника за то, что он раскрыл ещё перед одним из членов их семьи смысл безжалостного бремени греха, с которым приходится жить человечеству, а также за то, что Эстер теперь осознала неизбежную близость неугасимого огня, в котором было суждено гореть девяноста девяти душам из ста. В эту ночь девушка познала, насколько горька и безрадостна дорога к спасению.
* * *
Не прошло и трех дней, а преподобный Торн уже держал путь в одно из самых привлекательных селений, которые когда-либо появлялись на территории Америки. Он подъезжал к Уолполу, где уютные дощатые домики с двускатными крышами стояли в три ряда. Деревня располагалась у реки Коннектикут, в юго-западной части штата Нью-Гемпшир. Это местечко радовало глаз и сердце: сверкающий шпиль церкви был виден издали, а холмы, окружающие Уолпол со всех сторон, поражали своей красотой. Именно сюда переехала жить старшая сестра преподобного Торна – Абигейл, когда ей вдруг вздумалось выйти замуж за Чарльза Бромли – молодого адвоката, только что закончившего Гарвард. Семья Чарльза вот уже в течение многих лет жила в Уолполе.
Преподобному Торну никогда не нравились ни сами Бромли, ни их деревня, поскольку по внешнему виду семейства и их жилища можно было судить об их богатстве и процветании, а никак не о набожности. Каждый раз, когда Элифалету приходилось навещать сестру, уже на подъезде к Уолполу ему казалось, что в один прекрасный день Господь все же каким-то образом накажет этих сибаритов. Это убеждение усиливалось вместе с тем, как Торн все ближе подходил к дому Бромли, красивому трехэтажному строению с многоконьковой крышей. На этот раз он, к своему неудовольствию, услышал, как его сестра играет на семейном органе какие-то развеселые английские танцы. Однако вскоре музыка оборвалась, и к двери бросилась симпатичная круглощекая женщина лет сорока, радостно восклицая:
– Элифалет приехал!
Однако Торн, стараясь избежать излишних поцелуев, принялся вертеть головой во все стороны, к своему удовольствию, нигде не обнаруживая племянницы. "Как хорошо, что её нет дома!" – подумал преподобный Торн, но, словно прочитав его мысли, сестра тут же доложила:
– Нет-нет, она здесь! Она у себя, наверху. Все время о чем-то размышляет, но если ты спросишь меня, что с ней происходит, я тебе отвечу очень просто: она сама этого не знает. Она не желает выкинуть его из головы, а когда уже подходит время на что-то решиться, вот тут как раз снова и приходит письмо, то из Кантона, то из Калифорнии, и ей снова становится хуже.
– А ты не подумывала о том, чтобы перехватывать эти письма? – поинтересовался Элифалет.
– Чарльз никогда не разрешил бы мне поступить так. Он считает, что каждый человек в этом доме имеет свое собственное пространство, которое является его личным замком, и территория эта считается суверенной. А иностранные представительства, какими бы коррумпированными они ни являлись, все же имеют неотъемлемое право общаться с этими замками.
Преподобный Торн хотел было уже открыть рот, чтобы выразить свое удивление по поводу того, почему Господь до сих пор ещё не поразил Чарльза и терпит его на Земле, но передумал. Поскольку этот вопрос мучил Торна вот уже целых двадцать два года, а также потому, что сам Господь упорно не давал ему ответа, Элифалет решил на этот раз не озвучивать своих банальных замечаний, оставив их при себе. Правда, его все же продолжало возмущать то, что Господь благословляет любое занятие Бромли, которому бы тот не посвятил свое время.
– Нет, – ответил Торн на вопрос сестры, останется ли он погостить у них в доме. – Я предпочитаю гостиницу.
– Тогда зачем же ты ехал к нам? – удивилась Абигейл.
– Затем, что мне, кажется, удалось найти возможность спасти твою дочь.
– Иерушу?
– Да. Трижды я сам слышал от племянницы, что она хотела бы посвятить свою жизнь Иисусу. Например, работать там, куда он бы её направил… в качестве миссионера, например.
– Элифалет! – перебила Торна сестра. – Эти слова произносила молоденькая девушка, разочаровавшаяся в любви. Когда она говорила тебе об этом, она не слышала о нем целый год.
