– Я сам ничего не понял, Пупали, но тебе пришло письмо. Оно адресовано тебе.
– Но я не умею читать, – ухмыльнулся островитянин.
– Хорошо. Садись и слушай, я тебе его прочитаю, – смилостивился капитан.
Пупали послушно закивал, и глаза его загорелись в предвкушении чего-то очень важного и радостного.
Когда Джандерс вскрыл письмо, из него выпали несколько купюр и от сквозняка закружились по комнате. Пупали вскочил со стула и принялся придавливать к полу упавшие бумажки. Со стороны могло показаться, что этот человек яростно давит тараканов, с таким усердием принялся гаваец за дело.
– Это мои деньги? – снова расплылся в улыбке счастливый Пупали.
– Сейчас все узнаем, – пообещал Джандерс, извлекая из конверта тонкий лист бумаги, на котором и было написано послание. "Моему доброму другу Пупали из Лахайны", – начал капитан. – Ну что ж, по крайней мере, нам уже известно, что письмо написано тебе. Теперь разберемся, кому принадлежат эти деньги, – объявил Джандерс, и толстяк рассмеялся, завидев, какая толпа собралась у окна, едва заслышав весть о том, что один из местных жителей получил какое-то очень важное письмо из Вальпараисо.
– От кого ему письмо? – спросил кто-то из собравшихся зевак.
Капитан Джандерс, не спеша, разгладил листок и посмотрел на последнюю строчку.
– От капитана Хоксуорта, – не без удивления объявил он. При упоминании фамилии жуткого капитана кое-кто из гавайцев в страхе отступил на несколько шагов. Воспоминания о том, как Хоксуорт стрелял из пушки по городу, ещё не до конца выветрились из голов островитян.
– Что он от меня хочет? – спросил Пупали.
"Я посылаю вам с этим письмом, мой старый и верный друг, сорок пять английских фунтов стерлингов. Это большая сумма. Мне её вручил один английский капитан у берегов Японии в виде подарка, когда я передал ему твою дочь Илики. Этот капитан – симпатичный честный человек, и он пообещал мне, что будет заботиться об Илики. Он сказал, что заберёт её к себе домой в Бристоль, когда его круиз закончится. Так как Бристоль находится на другом конце света, то я полагаю, что ты больше никогда не увидишь Илики. Когда я встречался с ней в последний раз, она выглядела вполне счастливой и была здорова. Я не мог привезти её назад в Лахайну, по скольку с полным грузом возвращался домой, где такую девушку, как Илики, могли неправильно понять. Но так как мне нужно было принимать какое-то решение, я подумал, что будет лучше, если я передам её приличному английскому капитану, чем брошу на произвол судьбы в таком городе, как Вальпараисо, где она бы наверняка попала в беду. Я пересылаю тебе этот подарок от капитана, за исключением пяти фунтов, которые я вычел из суммы и отдал Илики, поскольку считаю, что женщина, находясь в чужой стране, все же должна иметь свои деньги. Надеюсь вскоре увидеться. Передавай привет жене и остальным дочерям. Они все – очень милые и добрые девушки. Твой верный друг Рафер Хоксуорт".
Общее мнение местных жителей было единодушным: капитан Хоксуорт поступил благородно, поскольку все, кто хоть не много знал Вальпараисо и Новую Англию, понимали, что такая девушка, как Илики, вряд ли стала бы счастливой в тех местах. И хотя все прекрасно понимали, что и английский капитан пе ред тем, как ему настанет время возвращаться домой, передаст Илики другому капитану, все же оставалась надежда, что он, возможно, привыкнет к девушке и не захочет с ней расставаться. Вся Лахайна пришла к выводу, что подарок в пятьдесят фунтов был достаточно щедрым, и что капитан Хоксуорт повел себя благородно уже во второй раз, когда предусмотрительно оставил девушке пять фунтов из общей суммы. Внезапно на беспечного Пупали стали смотреть как на разбогатевшего счастливчика.
Однако эту сделку тут же осудил преподобный Хейл, который, едва услышав о случившемся, поспешил в магазин " Дж. и У.", чтобы удостовериться в подлинности письма. Затем он выследил Пупали и, приблизившись к нему, заявил на гавайском:
– Ты не должен оставлять себе эти деньги. Позорно тебе, как отцу, получать выгоду от продажи своей собственной дочери.
– А разве это большое капу? – удивился толстый гаваец, а вместе с ним и жена, и все остальные дочери.
– Это такое страшное капу, что для него даже нет слова, – подтвердил Эбнер.
– Но вы только что назвали какое-то слово, – напомнил Пупали.
– Я использовал сразу несколько слов, – огрызнулся Эбнер. – Я просто хотел сказать, что в цивилизованном языке не нужно иметь такого слова, потому что подобные поступки… – Он запнулся, смутился и закончил коротко: – Это ужасный поступок, Пупали. И поэтому ты не можешь оста вить себе эти деньги.
– Так куда же мне их девать? – снова удивился гаваец.
– Я полагаю, – начал Эбнер после некоторого раздумья, – что лучше всего передать их церкви и искупить тот грех, частью которого ты сейчас являешься.
Пупали достал деньги и принялся внимательно рассматривать их, но потом отрицательно замотал головой:
– Нет, – резонно заметил он, – если эти деньги являются капу, как вы объяснили, то пусть лучше они принесут неприятности мне одному, а не вашей замечательной церкви.
Эбнер прокашлялся и продолжил объяснения:
– Всю историю человечества церковь занималась тем, что исправляла ошибки людей в любом обществе. И если ты от дашь деньги на доброе дело, то это капу будет снято.
– С другой стороны, – возразил Пупали, – ваша церковь уже несколько раз была разрушена, потому что духам было неугодно, что вы построили её именно так.
– Это происходило из-за огня и ветра, – поправил гавайца Эбнер.
– А теперь, если вы этими деньгами рассердите своего Бога, она опять обязательно сгорит, – победно заключил Пупали. – Поэтому я не могу допустить, чтобы вы так серьезно рисковали, Макуа Хейл. Я оставлю деньги себе.
В общем, сделка, касающаяся Илики, оказалась такой выгодной для лентяя Пупали, что теперь он начал предлагать трех оставшихся дочерей всем капитанам китобойных судов. Но к тому времени девушки успели растолстеть и отличались легкомыслием, поэтому желающих не находилось.
* * *
Несмотря на большое число неудач, эти годы, в общем, были для Эбнера и Иеруши счастливыми. Сейчас у них было уже четверо детей: двое мальчиков и две девочки. При этом каждый ребенок обладал незаурядными способностями и отличался удивительным умом. Правда, Эбнер часто расстраивался по поводу того, что его малыши не имели возможности поиграть с детьми Уипплов или Джандерсов, потому что и Луэлла, и Аманда упорно продолжали не только разрешать своим отпрыскам общаться с гавайцами, но и поощряли детей, когда те пытались говорить на этом отвратительном языке. Дети Хейлов всегда оставались одни за высокими стенами своего сада. Каждое воскресенье они, умытые и причесанные, появлялись в церкви, а по вечерам в выходные дни Эбнер водил их к порту, где они с удовольствием рассматривали дальние острова, которые окружали Лахайну. Развитые не по годам дети играли в изобретенную ими же игру "Кто первый заметит кита". В определенное время года они пытались первыми увидеть кита-маму с детенышем, и это доставляло им большую радость. Вся семья наслаждалась таким отдыхом в конце недели, а дети научились по-настоящему ценить красоту, наблюдая закаты и созерцая окружающие Мауи острова. В декабре солнце садилось за Ланаи, и казалось, что огромный огненный шар ложится спать прямо в жерло потухшего вулкана, а в июне гигантское сияющее солнце заходило за берега Молокаи, расцвечивая при этом все море оранжевыми и багровыми полосами. Когда темнота опускалась на ост ров, дети внимательно прислушивались к перекликающимся совам и нежному шепоту ветерка в листьях кокосовых пальм. Сколько поэзии и романтики таили в себе такие вечера!
