– Должно быть, ты очень богат, – без всякой зависти заметил Заки.
– Нет, – поправил его местный ребе. – Деньги, что приносит нам ткань, идут в иешивы и синагоги.
Заки уставился на чернобородого человека в рабочей одежде и промолчал, потому что в слова, которые он только что услышал, было трудно поверить.
Когда они вернулись в дом Йом Това, Заки обливался потом, и Рашель заметила:
– Наконец-то! Будешь карабкаться вверх и вниз по этим горам и наконец растрясешь свой жир! – Она пустилась описывать во всех подробностях, как была расстроена, когда во время бега в Поди ее муж потерял штаны, но никто из слушателей не испытал смущения, потому что многим из них, когда они жили среди христиан, довелось пережить такие же поношения.
– Я дам вам четыре веретена, – сообщил женщинам семейства Заки раввин Йом Тов.
– Для чего? – с подозрением спросила Рашель.
– Для работы, – резко ответил Йом Тов, и прежде, чем Рашель успела сказать, что прибыла в Цфат не для того, чтобы сучить нитки, он добавил: – Здесь мы все работаем. Я найду вам дом. В задней его части женщины будут крутить нити, а в передней расположится сапожная мастерская Заки. – И такой дом был найден.
Когда семья устроилась в новой жизни, ребе Заки никому не признавался, в чем главная причина его радости от пребывания в Цфате, но про себя он часто думал: «Просто великолепно! Так много молодых неженатых людей. И уж если я здесь не найду девочкам мужей, то куда еще в мире мне податься?»
Так что, где бы он ни оказывался, где бы ни собирались мужчины поговорить о религии, ребе Заки неизменно цитировал слова Торы или Талмуда о радостях брачной жизни.
– Как гласит Талмуд, – говаривал он в своей сапожной мастерской, – неженатый мужчина живет без радостей, без блаженства, и в его жизни нет ничего хорошего. Его нельзя назвать мужчиной в полном смысле слова. – И всегда в ходе разговора с клиентами он напоминал им слова из Книги Бытия – «и создал он мужчину и женщину».
Трудно было бы найти худшего пропагандиста радостей брака, чем ребе Заки; Цфату не понадобилось много времени, дабы понять, что он сидит под каблуком у своей сварливой жены. Что же до трех девиц, которых толстый ребе предлагал как Божье благословение холостым мужчинам, то они были скандальны, обидчивы и некрасивы. Трудно было поверить, что старшая, Сара, когда-либо вообще выйдет замуж, потому что у нее был острый язык и перекошенная физиономия, а двое младших Аталия и Тамар, хотя были и посимпатичнее, но характеры у них были столь же ехидные.
Но пришел день, когда погонщик мулов из Дамаска, флегматичный еврейский парень, который никогда не читал Талмуда и не слышал о иешивах, спустился по крутым улочкам городка и присел на скамейку в сапожной мастерской Заки:
– По дороге из Акко мне попалась на глаза твоя дочь, Заки.
– Правда? – вскинулся толстый сапожник. – Которая?
– Аталия. Манеры у нее получше, чем у других.
– Она прекрасная девушка! – страстно вскричал Заки. – О, эта девушка… она умеет готовить… и еще ткет. – Он пришел в такое возбуждение, что слова полились сами собой, потому что его дочери становились все старше и наконец хоть кто-то в первый раз, пусть и косвенно, заговорил о браке… Он резко остановился. – Значит, ты хочешь на ней жениться, не так ли? – прямо спросил он.
– Да, – пробормотал погонщик мулов. – Я уже сказал матери.
– Рашель! – закричал толстый ребе. Он собрал семью, и, когда дочери выстроились в ряд, отец объявил: – Этот прекрасный молодой человек из Дамаска… как тебя зовут? – Он поперхнулся, побагровел и, взяв Аталию за руку, подвел к ее поклоннику.
Как только это позволили правила приличия, погонщик мулов увез свою суженую в Дамаск, и в ту же ночь ребе Заки стал основателем традиции, которая принесла ему любовь Цфата и известность во всем еврейском мире. Когда зашло солнце, он отправился в постель, потому что в Талмуде написано, что после наступления темноты человек не должен находиться вне дома. Но ему не спалось, потому что он был во власти огромного счастья – наконец-то он нашел мужа для одной из дочек, а когда он стал думать о несчастных обреченных евреях, которые этой ночью засыпают в Поди, в Португалии и Испании, то, как подкинутый, вскочил с постели, оделся и вышел на узкие улочки города, взывая:
– Евреи Цфата! Как вы можете спокойно спать, когда евреи во всем мире унижены и несчастны? Осознаете ли вы все могущество вашего благословения им? Евреи Цфата, счастливые, очень счастливые евреи, давайте поднимемся, отправимся к дому Бога и вознесем ему благодарение! – Он поднял с постелей и ученых, и старейшин, и вообще всех, кто знали гораздо больше, чем он, и повел их к синагоге, и здесь при свете нескольких свечей процитировал торжественные строки Пятикнижия – и таким простым путем он подвел горожан Цфата куда ближе К Богу, чем смогли сделать все талмудисты и знатоки Каббалы.
Каждый месяц две или три ночи Заки впадал в это состояние полного счастья и с криками носился по узким улицам, собирая евреев Цфата на общую молитву о Божьих щедротах; и, когда ученым стало ясно, что Заки из Италии не претендует на почетные места в их школах – даже как студент, потому что он мог и не понять, о чем ведут речь такие люди, как законник Каро или мистик Кордоверо, – он в силу откровенной простоты своей веры стал одним из самых знаменитых раввинов Цфата. Хотя он не оставил по себе никаких письменных трудов, его человечность и доброта оказали на город такое воздействие, что он изменил все последующее религиозное поведение.
Ключевым словом его учения, которое он повторял снова и снова во время своих ночных бодрствований, была благотворительность.
– Золото не растет на земле, – учил он. – Его дает лишь труд человека. И те, кто получают доходы от золота, должны часть его возвращать бедным. – Он прибегал к простым объяснениям, говоря: – Мельницы ребе Йом Това не проработали бы и дня, останови Господь горный поток, что питает их. И если мы живем милостью Божьей, разве мы не должны делиться тем, что нам дает Господь Бог? – Он утверждал, что человек должен отдавать нуждающимся хотя бы пятую часть своих доходов. – А если он отдает менее десятой части, – говорил Заки, – то не имеет права называть себя евреем. – Снова и снова он взывал к своим слушателям быть добрыми и благородными, и в Цфате ходила шутка: «Ребе Заки, как ни один человек в мире, хочет отдать то, что у него есть… особенно дочерей».
Вне пределов синагоги ребе Заки действовал еще напористее, и, сидя на табуретке сапожника, он вспоминал простые предписания еврейских мудрецов:
– Великий Акиба говорит нам: «Любой, кто избегает обязанности посещения больного, виновен в пролитии крови». Бывала ли ты у жены ребе Палтиела после того, как она заболела? Отправляйся немедленно, а свои туфли получишь по возвращении.
Его круглое лицо и роскошная борода стали словно бы символом той доброты и человечности, что царили в еврейской части Цфата, но Заки был самым любимым евреем и в арабских кварталах, потому что он приносил своим мусульманским друзьям не религиозные аргументы, а лишь улыбку и починенную обувь.
