— Одолжение, о котором я не решился просить.
Ей сделалось любопытно. Судя по тону его голоса, причин для тревоги не было.
— Ну, так теперь ты передумал. И что же это?
— Я до сих пор не знаю, какого цвета ваши волосы. Против воли она вздернула подбородок. Щеки горели от близости к огню. В его сонном взгляде было все, что способно обезоружить: приязнь, лукавство, мольба. Это чисто умытое лицо к мессе, с приглаженными волосами и смешинкой в глазах над какой-то невинной проделкой.
Марианна де Шаретти поднялась со стула и с улыбкой глядя в глаза тому, прежнему Клаасу, принялась вытаскивать булавки, удерживавшие на месте круглый чепец.
Сегодня поутру у нее не было времени, как обычно, заплести волосы в тугую косу, и теперь, когда она подняла над головой жесткую конструкцию и встряхнулась, то волосы рассыпались по груди, по плечам и по спине. Они были того же цвета, что и ее рукава: темно-каштановые, с рыжеватым, а местами и красноватым отливом. Это было первое, чему она научилась, — как окрашивать ткань под цвет волос. Когда она распускала их на ночь, Корнелис сравнивал их с катайским шелком.
Теперь же ее второй муж взглянул на нее добродушно и невозмутимо и промолвил лишь:
— Да, так я и думал.
Ну, разумеется, он мог знать, какого цвета ее волосы. Конечно, она всегда закрывала их, но случайная прядь или линия пробора могла показаться из-под чепца. А теперь он видел, что в них нет седины и ей нечего стыдиться. В какой-то мере, это было тем самым завершением, которого она так опасалась. Но несмотря даже на то, что она вполне улавливала ход мыслей Николаса, Марианна де Шаретти не могла упрекать его это. Она улыбнулась.
— В следующий раз они будут черными. Я меняю цвет каждые пять дней. К чему иначе быть хозяйкой красильни?
Он ответил широкой улыбкой.
— Тогда, полагаю, это может стать поводом к расторжению брака. До завтра.
Дверь за ним закрылась, и Марианна де Шаретти осталась одна в пылающем облаке своих роскошных волос.
Глава 29
Если бы за всеми этими удивительными событиями в ее жизни не последовала так скоро Пасха, а затем и турнир Братства Белого Медведя, то, вероятно, Марианне де Шаретти пришлось бы куда сложнее. А так со следующего же утра хозяйка компании невозмутимо отправилась по своим делам, обходя склады, рынки и торговые конторы на улицах, где повсюду слышался яростный треск веретен, повизгивание насосов, рокот катящихся тачек и телег, — ибо город торопился закончить все свои дела перед церковными празднествами и последующими увеселениями.
Разумеется, люди спешили поприветствовать ее; друзья старались дать понять, что она сделала хороший выбор, — независимо от того, что они думали на самом деле. Деловые партнеры считали своим долгом в начале разговора отпустить небрежную шуточку о том, что теперь им следует быть с нею поосторожнее, раз в советниках у нее появился столь деловитый молодой человек. Друзья семейства Адорне и все те, кто относился к ним с почтением, в общении с демуазель де Шаретти проявляли любезность и осторожность.
Лишь только дети не знали ни того, ни другого. Их было немного, но всякий раз, когда она слышала хихиканье за перилами моста, за лестницей или из дверей, то знала, что это было отражением мнения старших: подслушанный разговор шокированной матушки или изумленной горничной. Лишь однажды им и впрямь удалось причинить ей боль: когда три тоненьких голоска вразнобой затянули: «Манкебеле! Манкебеле!» Хромая Изабелла, знаменитая ростовщица… Марианна де Шаретти не стала оборачиваться, чтобы выяснить, кто эти дети и из какой они семьи. И она никому ни слова о них не сказала.
Как он и обещал, первое утро после свадьбы Николас провел в доме и в красильне и то же самое делал затем каждый день. Разумеется, это было чрезвычайно важно. Следовало усмирить недовольство работников, приободрить тех, кто мог счесть себя униженным, создать новый порядок работы, который будет приемлем для всех и сможет продолжаться даже после отъезда Николаса.
Для этой цели им обоим был необходим Грегорио. И именно на Грегорио Николас тратил большую часть своего времени и такта. В способностях стряпчего никто не сомневался. Но он также должен был показать, что способен прийти к взаимопониманию с работниками. Николас сумел заинтересовать его, но, на взгляд Марианны де Шаретти, это был довольно циничный интерес. Прежде чем глубже посвятить поверенного в их дела, им необходимо было убедиться в его преданности. За каких-то две недели, не считая Пасхи. Вместе с Грегорио, Николас работал над тем, чтобы изменить структуру компании. Они подыскали съемщиков для недавно приобретенной недвижимости. В других помещениях наводили порядок и производили переустройство специально нанятые мастеровые. Николас желал получить большие склады с доступными подходами, однако красильня, под зорким присмотром Хеннинка, Беллобра и Липпина, оставалась на своем прежнем месте, на берегу канала, где сбросы и неприятные запахи меньше тревожили окружающих.
Там же оставался кабинет демуазель и жилые покои. Однако в дорогостоящий особняк на улице Спаньертс переместился весь центр управления компанией. Там у нее также был теперь свой кабинет, достаточно просторный, чтобы приглашать туда клиентов или друзей. В самом большом помещении стояли столы Николаса и Грегорио, и также они наняли двух писцов и посыльного; экономку и чернорабочего, который заодно присматривал и за небольшой конюшней.
Она признавала его правоту. Даже когда дела вершились не с таким размахом, поддержание записей в должном порядке давалось ей с большим трудом, в особенности когда она сама же настаивала, чтобы Юлиус большую часть времени проводил с Феликсом. Асторре еще больше усложнил ей задачу. Все новые контракты наемников необходимо было ввести в реестр, а также заполнить дубликаты. О каждом наемнике требовалось знать его имя, место жительства и где живут его близкие родичи, а также записать все его вооружение, и доспехи, и масть лошади, вплоть до малейших отличительных примет. Все эти книги высились на полках, вместе с записями по красильне и по залоговой конторе. И дубликатами учетных книг Лувена, которые еще необходимо тщательно проверить и исправить. В одну из их кратких насыщенных встреч Николас осведомился, не возражает ли демуазель, чтобы он послал за оценщиком Кристофелем, и они все вместе обсудили будущее их лувенского отделения. И во всем этом Грегорио принимал деятельное участие. В свои долгосрочные планы Николас его пока не посвящал и предпочитал действовать в одиночку. Разумеется, Марианна де Шаретти была в курсе большинства его задумок. Он в подробностях докладывал ей обо всем, но порой, когда она видела адреса на письмах, отсылаемых в Женеву, в Милан, во Флоренцию, то ощущала смутную тревогу. Эта затея казалась слишком обширной. Но Николас спешил успокоить ее. Здесь он действовал от собственного имени, и если их ждет неудача, то пострадает лишь он один. И все равно, она тревожилась.
Тем более, что и в городе ему явно приходилось нелегко. Если он отправлялся куда-то без нее, то торговцы зачастую требовали представить доказательства его права вести с ними переговоры, либо потому что не знали о его женитьбе, либо намеренно желая выбить из седла. Один раз к ней даже послали гонца за подтверждением. Она разозлилась, однако Николас отнесся ко всему с выдержкой и спокойствием. Он даже сказал, что предпочитает такое отношение фальшивым улыбкам и двойной игре.
