От главы английской миссии она узнала, что Николас встречался с Колардом Мансионом, и подумала, что, возможно, своему другу он поручает писать те письма, которые не доверяет писцам. Лишь позднее, читая его личные записи, оставленные для нее, демуазель де Шаретти заметила, что его собственный почерк, который прежде был слишком беглым и неразборчивым, сделался отныне куда более аккуратным и изящным.
Как это ни удивительно, но у него хватало времени и на многое другое. Общество лучников святого Себастьяна, которое не заботилось чрезмерно о чистоте своих рядов, приняло Николаса в свои члены, и он проводил там не менее часа каждый день, стреляя по мишеням и знакомясь с собратьями по клубу. Он также посетил кузнеца, который выполнял некоторые заказы для Асторре, а в былые времена был наставником фехтования. Именно Феликс сообщил матери, что Николас, похоже, решил возобновить занятия военным делом. Должно быть, для того, чтобы защитить свои деньги, — предположил Феликс.
Перемирие свадебного дня не продлилось надолго. Теперь Феликс с удовольствием бросал ей в лицо все те обрывки сплетен, которые собирал по городу о Николасе, если только не выйти из комнаты, наотрез отказываясь слушать, как она поступала подчас, Марианна де Шаретти никак не могла помешать сыну. Впрочем, ничего особо нового он ей сообщить не мог. И к тому же, по счастью, сам Феликс большую часть времени посвящал подготовке к турниру. Он приобрел все необходимое снаряжение, куда более роскошное и дорогостоящее, чем следовало бы, но мать не стала противиться, поскольку Николас также не возражал. Чем ближе становился день турнира, тем усерднее она старалась не думать об этом, даже когда Феликс за ужином принимался со сверкающим взором перечислять имена великих рыцарей, которые должны будут принять участие в торжествах.
С сияющим взором и тщательно скрываемым страхом… Он был уязвим и прежде, до ее замужества, но теперь стал уязвим вдвойне из-за своей бравады. У Марианны де Шаретти болела душа за сына, ибо она понимала, как тяжело ему приходится, — одновременно защищая и презирая ее. Однажды он вернулся домой с кровоподтеком на скуле, но не предложил никаких объяснений, а супруга одного из клиентов с восторгом поведала Марианне, как ее милый Феликс заступался за мать пару дней назад, когда одна из этих невоспитанных девчонок из Дамме совсем позабыла о хороших манерах. Дочь ростовщика, кажется. Дочь ростовщика Удэнена.
Дома Феликс большую часть времени проводил с сестрами или с Хеннинком и его подручными. Он делал вид, будто не замечает Грегорио, предполагая (вполне обоснованно), что Николас пытается перетянуть того на свою сторону. С самим Николасом он также не разговаривал, но зато подолгу наблюдал за ним. И в такие минуты его взгляд странным образом напоминал Марианне о Корнелисе. Расчетливый взгляд.
На Пасху она не стала приглашать гостей: впрочем, она почти никогда не делала этого после смерти Корнелиса. Однако сами они получили несколько приглашений. Одно исходило от семейства Адорне. Тильда и Катерина отправились туда вместе с матерью и Николасом. У Феликса нашлись другие дела. Там их встретили радостно и приветливо, и Марианна де Шаретти была искренне благодарна.
Другое приглашение исходило от Вольферта ван Борселена, и с этим было куда сложнее. Во-первых, он был женат на шотландской принцессе, — одной из шести, которые были отданы замуж за союзников шотландского короля по всей Европе: во Франции и Савойе, в Британии и Тироле, и Зеландии.
Марианна де Шаретти была знакома с принцессой и ее супругом, и знала, что большую часть времени они проводят в своем дворце в Вейре; что же касается приемов в Брюгге, то они всегда проходили весьма торжественно и церемонно.
Когда наконец настал роковой день, демуазель в своей спальне выложила на постель лучшие платья и задумалась над тем, что ждет их сегодня за ужином. Скорее всего, она увидит их восьмилетнего сына Шарля, также там будет Луи де Грутхусе, женатый на одной из ван Борселенов, и, возможно, Гёйдольф, младший Грутхусе, пока остававшийся холостяком. Разумеется, на ужине будут присутствовать и Флоренс ван Борселен с женой, но без своей дочери Кателины, ныне пребывавшей в Бретани. Ей вспомнился тот случай на пристани в Дамме, где также оказалась, замешана эта девушка, а все закончилось очередными побоями для Николаса.
Феликс, Юлиус и Клаас — сколько же от них было неприятностей… Глаза ее увлажнились. Марианна де Шаретти решительно велела себе думать только о нарядах, — и, по счастью, выбор был весьма несложен. Ее лучшее платье, ее самый изысканный головной убор. Разумеется, она как всегда надежно спрячет волосы. Ей не следует молодиться, не следует выглядеть невестой. Нельзя отличаться от привычного облика. И то, что оставшись вечером одна, она распускает по плечам волосы для собственного удовольствия, — это никого не касается.
По просьбе Николаса, она также ознакомилась с его гардеробом. Кстати, никто иной как Феликс с насмешкой сообщил матери, что тот, похоже, зачастил к портному.
Однако, на первый взгляд ей казалось, что наряды его ничуть не изменились. И лишь приглядевшись, демуазель де Шаретти заметила, что все дублеты, камзолы и шоссы, хотя и по-прежнему были все тех же приглушенных тонов, но отличались куда лучшим покроем и были пошиты из более дорогой ткани, — так мог бы одеваться, к примеру, ее управляющий. Кроме того, в гардеробе появилось и длинное одеяние, подбитое недорогим мехом. Похоже, в отличие от нее, он предвидел, что такой наряд может понадобиться.
Ей стало настолько любопытно, что она даже прошла в кабинет, дабы свериться с расходными книгами, но нигде не обнаружила счетов за все эти приобретения.
Впрочем, это ничего не значило. Он мог получить прибыль и потратить ее за одно утро, не ставя никого в известность. Но почему-то она была уверена, что Николас расплатился за все каким-то иным образом. Впрочем, ему она ничего не сказала, лишь одобрила выбор наряда. Он будет выглядеть достаточно представительно, соответствуя такому случаю. И этого было довольно.
Вечер оказался весьма приятным, несмотря на то, что это стоило больших трудов и усилий. Особняк был щедро озарен свечами, и люди были повсюду, и звучали трубы, перекрывая их голоса. Здесь оказались все те, кого она ожидала увидеть, и многие другие. Она немного поболтала с остроумной и дружелюбной супругой Луи де Грутхусе, которая поведала Марианне де Шаретти о том, как был заинтригован ее муж юным Николасом и его внезапным интересом к пороху.
Поприветствовала она также Гёйдольфа де Грутхусе, который очень нравился ей, будучи в свои пятнадцать лет в чем-то старше ее собственного сына Феликса.
Затем ее поприветствовал отец Кателины ван Борселен, который восхитился тем, как чудесно выглядит демуазель де Шаретти, и заявил, что желал бы побольше узнать об этой посыльной службе, которую организует деятельный юный Николас. Как-никак, — продолжил он, — в Брюгге приезжает с каждым днем все больше шотландцев, которые желают остаться на процессию Святой Крови Христовой и на последующую ярмарку, и будет удивительно, если среди них не отыщутся клиенты, желающие отослать письма в Италию.
Разумеется, шотландцы были и среди гостей. Уилли, Джордж Мартин, некий Санди Напьер, с которым сейчас разговаривал Николас. Вероятно, среди них были и те, что в прошлом году сопровождали епископа Кеннеди в Дамме. Интересно, помнит ли кто из них ту историю с пушкой, утопленной подмастерьем Клаасом, и что они думают обо всем этом теперь? Впрочем, на лице Напьера, насколько она могла судить, не отражалось ничего, кроме оживленного любопытства.
