— Уедут. Вы хотите сказать, что жених уедет из Брюгге перед турниром? Я-то думал, что увижу его в золотой парче у самого лучшего окна. Или он даже решится скрестить копья на турнире ради своей престарелой женушки. Раз уж ее сына внесли в списки, то не будет проблем и с этим безземельным отребьем.
Не самое разумное замечание. Меттеней, подобно Шаретти, происходили родом из бюргеров и не владели землей, сколь бы минной ни была их родословная.
— Я лично ничего не имею против турниров, — заявил Меттеней. — Мы всегда участвовали в нем, и завтра юный Питер также будет сражаться. Но порой дела должны стоять на первом месте. Насколько я понял, молодой человек вместе с супругой собирается навестить своих родичей де Флёри в Дижоне и Женеве. Родичи и важные клиенты, без сомнения. Что же до юного Феликса.
Капеллан все с той же улыбочкой закивал и потопал прочь.
Раскрасневшийся Меттеней продолжал делиться сплетнями:
— Юный Феликс добился кое-чего получше, чем даже участие в турнире. Он получил личное приглашение на охоту от графа де Шароле. К несчастью, на это же самое воскресенье. Но что тут поделаешь? Осмелюсь предположить, что вы найдете немало достойных противников, с кем завтра скрестить копья. Но, впрочем, похоже, я мешаю вам пройти, а вы наверняка торопитесь.
Он и впрямь торопился, но все же потратил немного времени, чтобы, как ему и советовали, пройти мимо обширного ухоженного особняка Шаретти, скрытого за длинной стеной. Еще по пути он зашел в несколько мест, и лишь затем в задумчивости отправился к темноволосой царственной Мюриэлле.
Вечер прошел довольно сносно. Стол был накрыт отменный, и общество его вполне устраивало. Как и всегда, он оказался в центре внимания и продолжал ухаживать за юной красоткой, чьи драгоценности, несомненно, лишь поднимали его собственный статус в глазах обитателей Брюгге. Он принес Мюриэлле в подарок розу, и она позволила ему погладить свои пальцы при поцелуе. Однако чтобы не торопить события, он также постарался уделить внимание и той даме, которая за столом оказалась с ним рядом. Та с удовольствием откликнулась на легкие заигрывания.
Как он и надеялся, пиршество не затянулось надолго. Свою даму он сопроводил до самых дверей и там любезно с ней простился. У входа в дом она обернулась, сжимая в пальцах его розу. Разумеется, Саймон еще стоял на дороге. Он поклонился. Затем, отпустив лакеев, направился прочь по пустеющим улицам, низко надвинув капюшон плаща. Праздные мысли его крутились вокруг белой кожи и темных волос красотки Рид, и прочих ее прелестей, на которые она, несомненно, будет с ним щедра. К дому Беткине он подошел уже в состоянии радостного возбуждения и там дал ему выход в нескольких мгновениях величайшего наслаждения, однако не счел нужным повторять это удовольствие.
Он не мог оставаться здесь на всю ночь. Он и без того задержался дольше, чем планировал, и вышел, когда уже совсем стемнело. Давно стихли городские шумы и голоса уставших рабочих. Рыночная площадь оказалась ярко освещена, и по звукам приглушенных голосов можно было определить, где именно город расставил стражу, дабы охранять все приготовления к завтрашнему турниру. Были и иные шумы, хрюканье свиней, кошачий визг, детский негодующий плач за освещенным окном. Рулады храпа из-за приоткрытых ставен. Плеск воды в канале. Гулкий отголосок одиноких шагов, пересекающих мост. Из нескольких мест разом доносился приглушенный собачий лай.
Когда-то он потерял здесь отличного пса. И хорошенькую, пухленькую девицу.
Поднялся ветер, и с собой он принес странный шум, над происхождением которого, застыв в неподвижности посреди рыночной площади, задумался Саймон. Такое впечатление, что на окраине города кто-то заранее репетирует завтрашний турнир. Точно уменьшенная копия, — вопли, рев толпы, слабые, точно голос моря в дыхании раковины.
Новый порыв ветра, — и новая волна звуков. Он напряженно прислушался, словно пытаясь подкрепить слух всеми прочими чувствами. Колокольный звон, раздавшийся прямо над головой, на несколько мгновений оглушил его.
И вновь он раздался, этот громогласный удар, сотрясающий всю звонницу, и еще раз, и еще. Кто-то закричал, свет зажегся в окне, затем в другом. Хлопнула дверь. Колокол звонил и звонил, а заглушая его, голос, усиленный рупором, словно глас самого Всевышнего, выкрикивал что-то с верхушки колокольни. Колокол означал пожар, а человек с рупором указывал место: красильни и дом семьи Шаретти.
Разумеется, миновали те времена, когда все дома строились из дерева и соломы, и огонь мог уничтожить город за какой-то час. Теперь кирпичи и камень, черепица и сланец стали надежной преградой огню, однако лестницы и чердаки по-прежнему были деревянными, а также внутренние перекрытия и стенные панели.
Город очень серьезно относился к своим обязанностям. В каждом квартале хранился запас ведер и метел. По зову колокола люди знали, что им надлежит делать. Ибо богатство Брюгге основывалось на тканях; день и ночь город восседал на полотне и пряже, сложенных в его подвалах.
Хранилища ссудной лавки всегда полны тканей и одежды, принесенной туда в заклад. И, разумеется, в красильне найдутся не только тюки и нитки. Здесь будут и сами краски, бочонки желтого шафрана, мешки сушеного чернильного орешка для дорогостоящих черных красок и бразильское дерево для алых. Пучки трав на потолочных балках, поднос с измельченной вайдой и с проросшими зернами, бычьи пузыри с крушиной и зеленым растительным соком, и тутовыми ягодами. Бочонки с красочными лаками и смолой, ящики, полные золы, а также пустые деревянные ящики для отходов и обрезков. И повсюду на красильном дворе деревянные чаны, инструменты и ширильные рамы. И ворсовальные била. А также растянутые на веревках окрашенные ткани и пряжа, соединявшие дом с красильней и со складом в едином бесконечном лабиринте, подобном головоломке из нитей на пальцах руки.
Саймон Килмиррен развернулся и направился туда, откуда доносился шум, слышимый все более отчетливо, несмотря на резкие звуки, доносящиеся повсюду вокруг. Туда, где, судя по окрасившемуся небу, и впрямь разгорался большой пожар. Мимо него пробегали полуодетые люди, грохоча ведрами. Без лишней спешки он двинулся следом. Все, что должно было случиться, случилось задолго до его появления.
И, разумеется, это было правдой. Когда он оказался на месте, огонь как раз охватил дом, и теперь продвигался по двору красильни. Улица была заполнена сплошной колышущейся массой вопящих полуобнаженных людей.
Основное столпотворение начиналось у ворот и на самом дворе. Оттуда выводили лошадей, там мелькали ведра Потоки воды то и дело вспыхивали серебристыми дугами высоко в воздухе и растворялись в белом шипении.
По мере того, как огонь надвигался, люди начали отступать. Теперь огненные искры то и дело мелькали в воздухе, воспламеняя мешки и ящики, вытащенные во двор. Протолкавшись чуть поближе, Саймон обнаружил мужчину средних лет в ночном колпаке, который, выбиваясь из сил, вытаскивал на улицу мешок с краской, и его голый живот был весь перемазан алым.
— А что с людьми, которые были в доме? — поинтересовался Саймон у кого-то наугад.
