Человек, к которому он обратился, собирался учетные книги, разбросанные повсюду на земле, словно их выбросили из окна.
— Нас разбудили собаки, — отозвался он. — По-моему, удалось вытащить всех. — На нем был черный дублет поверх ночной рубахи. Носатое лицо, все в саже, казалось очень усталым.
— Давайте я пригляжу за всем этим, — предложил ему Саймон. — А вы ступайте и посмотрите, нельзя ли спасти хоть что-нибудь.
После чего, дождавшись, чтобы тот отвернулся и отошел подальше, Саймон старательно зашвырнул учетные книги одну за другой прямо в огонь. Волна жара заставила людей отступить, и теперь, преисполненный удовлетворения, он просто стоял на улице со всеми остальными зеваками и смотрел, как горит особняк Шаретти, в то время как крики и суета переместились к соседним домам, которые торопливо обливали водой и освобождали от всего ценного.
Толпа вокруг распалась на небольшие группы, и люди в большинстве своем стояли, молча, если не считать приглушенных женских рыданий. Неподалеку Саймон заметил того человека, с которым недавно разговаривал, рядом с невысокой привлекательной женщиной с восхитительными волосами. Две девочки с милыми, но распухшими от слез личиками отчаянно цеплялись за нее. Они привлекали к себе внимание из-за пустого пространства, остававшегося вокруг, словно люди проявляли почтительность, не решаясь приблизиться. И тут же Саймон понял, кто перед ним.
Пожар сейчас достиг своего расцвета. Смешение редкостных и драгоценных субстанций окрасило пламя в ослепительные красно-желтые тона, пронизанные зелеными и лиловыми языками. То тут, то там, заглушая треск и рев пламени, очередной взрыв или свист возвещали появление серебристой ленты, облачка синевы или плюющегося искрами багрового копья. Вода, заливавшая двор, отражала все это великолепие.
Затем ветер переменился, и черный саван дыма вместе с отвратительным запахом накрыл дорогу. Словно пробудившись ото сна, толпа зашевелилась. Теперь дом, наполовину превратившийся в развалины, уже не представлял никакой опасности, и люди понемногу начали расходиться. Марианна де Шаретти неподвижно стояла, глядя им вслед Саймон видел, как мужчина в черном дублете о чем-то ласково заговорил с ней, а потом, отойдя в сторону, принялся оглядываться по сторонам. Вскоре его окружили другие погорельцы. Разумеется, теперь ведь ему предстоит подыскать жилье всем оставшимся без крова работникам вдовы.
Хотя, впрочем, ее больше нельзя назвать вдовой; и было совершенно ясно, чего она ждет. Что-то тревожило ее куда сильнее, чем страх челяди и все их потери. Но вот, наконец, от последней группы перемазанных сажей мужчин, которые занимались тушением пожара, отделился один человек и, уверенно ступая босыми ногами, направился к женщине и ее дочерям. Этот бессмертный ублюдок — Николас.
Саймон не мог разглядеть выражения его лица: маска из пота, смешанного с пеплом, надежно скрывала его. На теле, едва прикрытом незастегнутой рубахой, виднелись грязь и ожоги. Затем Саймон увидел, как зубы его блеснули в улыбке, и одна из двух девочек, оставив мать, бегом устремилась к нему. Николас крепко обнял ее и поцеловал в лоб. Затем сделал еще несколько шагов навстречу и другой рукой заключил женщину со второй дочерью в те же безмолвные объятия. Ветер трепал длинные взлохмаченные волосы матери.
О чем он говорил, невозможно было расслышать издалека, но в глазах женщины, устремленных на Николаса, отражались все ее чувства.
Сейчас никто не усомнился бы, что подтолкнуло ее к этому замужеству. Но вот ее молодой супруг, осторожно высвободившись, подозвал мужчину в черном, который тут же откликнулся, затем, оглядевшись по сторонам и заметив Саймона, указал на него рукой.
Стоя неподвижно в своем черном плаще и парадном атласном наряде, слегка помятом в объятиях Веткине, Саймон невозмутимо ждал приближения Николаса. Когда тот встал перед ним, он заметил, что под слоем грязи лицо молодого человека кажется совершенно бесцветным.
— На свете так много аппетитных жирных кусочков, — заявил ему Саймон. — Так зачем же брать в приданое тот, что так мерзко пахнет, когда горит? Я слышал, ты собирался завтра сбежать. Но, как видишь, мы все же смогли повстречаться.
Может, теперь они и называли его Николасом, но перед собой он по-прежнему видел того мальчишку, который принимал на себя побои.
— Грегорио сказал, что оставил вам все учетные книги.
— Грегорио? — переспросил Саймон, оглядываясь.
— Стряпчий в черном. Разумеется, он не знал, кто вы такой, — пояснил юнец.
Заметив мужчину в черном, Саймон дружески улыбнулся ему. Тот двинулся им навстречу.
— А, еще один преданный работник, от которого воняет мочой. Скажи ему, чтобы не подходил ближе, — велел Саймон. — Если, конечно, ты говорил о нем. Я никогда прежде не видел ни его самого, ни ваших злосчастных книг. А ты уверен, мой дорогой Николас, что ваш стряпчий сам не спалил их в огне? Такие вещи случались.
Грегорио подошел ближе и обернулся к юнцу, которого — прости, Господи! — был вынужден считать своим работодателем.
— Что он с ними сделал?
— Вероятно, бросил их в огонь, — отозвался Николас. — Этого господина зовут Саймон Килмиррен, что дает мне возможность повторить сказанное пару дней назад. Если он сделает попытку войти в любое из принадлежащих нам зданий или заговорить с любым из наших работников, или обратиться к самой демуазель против ее воли, тебе немедленно надлежит призвать мейстера Меттенея и мейстера Адорне.
Саймон с вызовом уставился в глаза этому фигляру. Огромные и белые, словно волдыри на почерневшем лице.
— Наверняка должно найтись какое-то оскорбление, что вынудило бы тебя вести себя как подобает мужчине, но клянусь Богом, я не в силах подыскать ничего подходящего. За всю свою жизнь, мейстер Грегорио, я никогда не встречал раба более низкого и недостойного, чем тот, что именует себя вашим хозяином.
С улыбкой он двинулся прочь, и никто не окликнул его. Он даже не повернулся, чтобы убедиться, смотрит ли юнец ему вслед.
Немного помолчав, Грегорио заметил:
— Полагаю, у тебя есть свои причины. Николас обернулся к нему.
— Сам не знаю, есть или нет. Но сейчас нас ждут дела поважнее, чем пустые ссоры.
— Учетные книги… — начал Грегорио.
— Они не являются незаменимыми. И если ты хочешь спросить, не он ли устроил этот пожар, то ответ, я не знаю.
— Но ведь ты попытаешься выяснить?
— Нет, это сделаешь ты, — возразил Николас. — Тебе помогут. Город очень серьезно относится к таким вещам. Но я не думаю, что мы узнаем правду.
— А как насчет займов? Залоги за кредиты и доход, который тебе понадобится, чтобы расплатиться…
— О, да, — согласился Николас. — Время выбрано самое неподходящее. Кто бы ни подстроил все это, он рассчитывал именно на такой исход. И, кроме того, рассчитывал, что половина из нас сгорит заживо. По счастью, никто не пострадал. И на самом деле, только это имеет значение.
