Феликс задумался. Думал он очень долго. Сердцебиение никак не унималось. Он заметил, что Николас наблюдает за ним с легкой улыбкой на губах.
— И поэтому ты едешь в Милан?
— Не забудь о нашей посыльной службе. Я должен отвезти и собрать новые депеши и получить за это деньги. Но ты прав, Тоби прислал мне доказательства. Адорне видел их, и твоя мать тоже. Теперь я должен поговорить с венецианцами. Не с флорентинцами, которые тут же выдадут наш секрет папе и сами возьмутся за разработку новых залежей. Нет, нам нужны венецианцы, которые держат фокейские квасцы.
— Так вот почему ты вкладывал деньги в Венеции? — мечтательно уточнил Феликс.
— Отчасти. Когда я только начал, то еще не знал, что все так обернется. Или что мне придется остаться в Брюгге.
— Ты собирался уезжать?
— Меня ведь отослали из города, — напомнил Николас. — За неподобающее поведение. Ты же помнишь.
— А вместо этого ты вернулся и женился на моей матери.
Они говорили как мужчина с мужчиной. Он понадеялся, что как мужчина мужчине, Николас ответит ему. Но хотя тот на миг задержался с ответом, в конце концов, сказал лишь одно слово:
— Да.
После этого были другие вопросы и ответы. Во время разговора Николас развязал Феликсу руки. Им принесли поесть. Кровать, достаточно широкую для пятерых, расстелили на ночь. Николас сказал ему:
— Твоих лакеев тоже освободили и сообщили им, что ты по собственной воле намерен двинуться в Милан, но если они сомневаются в этом, то могут прийти и спросить у тебя лично. Похоже, вместо этого, они просто легли спать. Я правильно сделал?
— Думаю, что да, — отозвался Феликс Он поел, отогрелся, выпил вина и теперь так хотел спать, что уже с трудом выговаривал слова: — Ты, кажется, хотел дать мне свой кинжал.
— Я забыл. Вот он. Какая сторона кровати тебе больше нравится?
Но Феликс уже лежал в постели. И хотя был уверен, что дал ответ, на самом деле ничего не сказал.
Глава 33
На сей раз, когда представители Шаретти появились в Милане, то никто не стал открывать ставни, чтобы полюбоваться на них. Во-первых, было слишком жарко. Во-вторых, большинство наемников вместе со своими капитанами уже давно направились на поле боя: на юг в Неаполь, либо на восток, вслед за предателем графом Пиччинино.
На прочих горожан, не имевших к наемникам никакого отношения, едва ли могло произвести впечатление появление молодого торговца с управляющим, пусть даже с вооруженным эскортом. Немедленный допуск через Порта Верчеллино и на герцогский постоялый двор Феликсу дала бумага со множеством подписей Медичи и бургундцев, предъявленная Николасом, но об этом Феликс не знал. Семь дней они скакали с Николасом бок о бок, разговаривая о делах, как и подобает негоцианту и его управляющему. На все вопросы Николас давал длинные и развернутые ответы, которые отнюдь не казались Феликсу скучными. Они говорили о Хеннинке и Беллобра, о Грегорио и о Кристофере в Лувене. Николас часто спрашивал его совета. Николас, желавший, чтобы Феликс мог принимать участие во всех переговорах, время от времени донимал того уроками итальянского.
После этих разговоров Феликс в своих манерах делался все больше похож на мать, а порой в нем проглядывали и отцовские черты. Николас не был с ним чрезмерно почтителен, однако невозмутимостью и здравым смыслом напоминал Юлиуса, когда тот общался со своей хозяйкой. Это пришлось Феликсу по душе. Понемногу стыд, злость и страх начали покидать его.
В Милане, где в воздухе висела мраморная и кирпичная пыль, Николас должен был нанести четыре визита от имени компании Шаретти и сказал, что Феликс, если желает, может присутствовать с ним повсюду. Феликс, разумеется, согласился, как только ему дадут возможность стянуть сапоги, дублет, выпить вина и как следует отоспаться. Он рухнул на кровать на постоялом дворе, позволив Николасу самому позаботиться о еде и о прочих бытовых мелочах.
Николас, так и не снявший сапог, с довольным видом пообещал, что договорится обо всем на завтра. А пока не желает ли Феликс отправиться с ним, чтобы разнести депеши? Усталость дала бой подозрительности, и усталость победила.
— Давай сам, — сказал ему Феликс и тут же заснул. Проснулся он на рассвете. Николас мирно спал на соседней кровати и не пожелал просыпаться. На столе обнаружился наполовину съеденный холодный ужин и оплывшая свеча. Феликс прикончил еду, время от времени что-то роняя. Но поскольку Николас так и не проснулся, а вино оказалось отменным, он решил вновь улечься, вместе с бутылкой. Как-никак, завтра его ждут дела и нужно быть свежим и отдохнувшим. Точнее, уже сегодня.
Чуть позже утром Чикко Симонетта, глава Миланской канцелярии, мог бы прийти в недоумение, когда ему пришлось обсуждать дела компании Шаретти с остроносым восемнадцатилетним юнцом, с трудом, изъяснявшимся по-итальянски, если бы он не оказался предупрежден об этом заранее.
А так были быстро проведены все подсчеты по исправленной кондотте, и необходимые бумаги перешли из рук в руки. О том, что некие другие бумаги перешли из рук в руки накануне вечером, когда ему был сделан устный и письменный доклад, он не счел нужным упоминать.
Мессер Чикко, человек занятой, был расположен проявить дружелюбие. Он весьма заинтересовался рассказом Феликса о недавнем его пребывании в Генаппе. Он спросил у того, не встречался ли он с камергером дофина, месье Гастоном дю Лионом в Женеве. Отрицательный ответ Феликса, к вящему его удивлению, прозвучал одновременно с положительным утверждением Николаса, который, как оказалось, не только встречался с этим господином, но также был чем-то обязан ему.
Затем к ним присоединился еще один придворный герцога: мессер Проспер Скьяфино Камулио де Медичи, правая рука герцога (как с улыбкой заявил мессер Чикко) в дипломатических поездках к французам. Они поговорили об обороне неаполитанского королевства (где столь неоценима оказалась помощь капитана Асторре) и о своих упованиях, что противник останется без денег и дополнительных войск, если Франция и Савойя не смогут сдержать своих обещаний.
Феликс упомянул о превосходных доспехах и оружии отряда Шаретти, а также о достоинствах Асторре, его стряпчего Юлиуса и лекаря Тобиаса Бевентини из Градо. Чикко Симонетта ди Калабрия, который едва ли мог помнить все на свете, заявил, что ими была высоко оценена помощь, которую оказал мессер Тобиас в деле с капитаном Лионетто.
Феликс, который и без того едва мог пошевелиться в своих жестких, как панцирь, одеждах, едва ли смог бы выглядеть еще более напряженным. Но имя «Лионетто!» он произнес с величайшей тревогой и изумлением.
— Мессер Тобиас, — поспешил пояснить Николас, — который давно знаком с капитаном Лионетто, получил задание от его святейшества папы передать тому послание с требованием немедленно оставить графа Якопо Пиччинино и перейти на нашу сторону. Он преуспел. Капитан Лионетто изменил решение. Он дезертировал из армии графа I Пиччинино и сейчас присоединился к графу Урбино.
