Капеллан поджал губы.
Ее отец повысил голос:
— Демуазель, судя по всему, за время своих путешествий вы не научились изящному обхождению. Это неподходящая тема для застольной беседы. Пусть милорд Саймон извинит тебя.
Кателина медленно поднялась с места, но милорд Саймон тут, же последовал ее примеру и, взяв под руку, вывел из-за стола.
— Монсеньер, надеюсь так же, что вы извините вашего гостя. Закат в саду великолепен. И прохладный воздух остудит нас обоих, если кто-либо из слуг согласится сопровождать нас.
После некоторого молчания отец кивнул и перевел взгляд на одного из молодых лакеев, который с нескрываемым любопытством наблюдал за происходящим. Кателина хотела отказаться, ибо была настроена строптиво. Слишком долго она жила вдали от отцовской руки… и память о последнем воздыхателе еще была слишком свежа. Не придя пока к окончательному решению, она покинула комнату и вышла на крытую галерею, раздосадованная, ибо Саймон по-прежнему держал ее под руку, но также и потому, что от одежды его исходил какой-то приятный аромат, а волосы были точь-в-точь того оттенка, о котором она в детстве молила Деву Марию.
Когда лакей распахнул дверь в сад, Кателина попробовала отнять у своего спутника руку и испугалась, обнаружив, что он удерживает ее.
Однако это продлилось лишь настолько, чтобы он успел поднести ее кисть к своим губам, а затем отпустил и покорно последовал за Кателиной в сад. Лакей исчез из поля зрения, но явно оставался в пределах слышимости.
— Почему вы во Фландрии? — спросила она.
Саймон замедлил шаг. Желтый свет сочился из-за прикрытых ставней дома. На подоконнике распахнутого кухонного окна сидела кошка. За деревьями было не видно, как загорались светильники в соседних домах по мере того, как гасли последние отблески заката. Небо было цвета бледного марципана, теми же оттенками играла вода в фонтане и в пруду. Что-то кольнуло девушку сквозь вуаль, присборенную на ключицах, а затем в висок.
— Комары, — заметила Кателина. — Нам лучше вернуться. Скамья оказалась рядом.
Саймон подал голос:
— Я собирался ответить на ваш вопрос. Неужто я не стою какого-то комара?
— Нет, — отозвалась она. — Расскажете в другой раз. Или прогоните мошкару. Здесь есть сухие листья. Дым поможет. Эдерик!
Ну, разумеется, слуга находился в пределах слышимости и тотчас возник перед ними.
— Принеси головню из кухни, — велела Кателина, — и брось ее вон на те листья. Так о чем вы говорили?
Саймон невозмутимо проводил взглядом слугу, затем подвел ее к скамье и расстелил там свою накидку.
— Я говорил, что подобно всем тем, кто поднялся на борт прекрасного корабля нашего славного епископа, я прибыл в Брюгге, дабы продать товар, выгодно вложить полученную прибыль, сделать закупки, отдать распоряжения. И прежде всего, встретить фландрские галеры. Вы могли бы спросить меня об этом еще тогда.
Где-то впереди мелькнул свет: это возвращался Эдерик.
— Странно, почему я этого не сделала? — заметила Кателина, опускаясь на скамью.
— Потому что вы опасались, что я могу дать иной ответ, — промолвил Саймон. — Для всего свое время.
— Значит, время настало? — переспросила она.
Эдерик, нагнувшись, сунул головню в кучу влажных листьев. Листья зашипели, показался дымок, и комары тут же разлетелись прочь. Саймон также вознамерился опуститься на скамью.
— Если вы постоите, — заметила Кателина, — то сможете следить за огнем, пока Эдерик отнесет головню на кухню. Сейчас еще не настало время спалить дотла дом моего отца.
Над небольшим костром поднялся голубоватый дым. Покосившись на госпожу, Эдерик удалился, — по крайней мере, исчез из виду. К вящему ее удивлению, Саймон опустился на колени у огня, не боясь испачкать шоссы, и, нагнувшись, принялся дуть туда, где еще не разгорелось пламя.
— Если желаете очернить меня, — заметил он, — то я не возражаю. Что же до вашего вопроса, то искусство исчисления времени принадлежит фламандцам. Когда искомый час настанет, то полагаю, кто-нибудь из фламандцев сообщит мне об этом.
— Вы ждали этого сообщения очень долго. Возможно, вам придется ждать еще дольше. Ай!..
На что Саймон заметил:
— Боюсь, если вы останетесь там, они по-прежнему будут жалить вас. Если угодно, переместитесь лучше в эту сторону, чтобы дым шел прямо на вас. Почему вы отказали его светлости? Он был несметно богат и умер бы очень быстро.
— Уверены? — переспросила Кателина. Немного подумав, она поднялась со скамьи, прихватив его накидку, и, бросив ее на землю, села прямо у огня. Саймон оказался прав: дыма было как раз достаточно, чтобы отогнать комаров, но ветер дул в его сторону, а не в ее. Уже сейчас его лицо с классическими чертами было перепачкано сажей.
— Разумеется… если бы вы стали его женой, демуазель. Хотя как мне говорили, он весьма гордился своим искусством обольщения. Вам не довелось испытать его чары на себе?
Саймон прекрасно знал, что Эдерик слышит их разговор.
— Право же, не помню, — проронила Кателина. — Ухаживания меня утомляют.
Саймон снял шляпу. В свете костра его волосы и глаза ярко блестели. Небо пылало багрянцем; в саду царила кромешная тьма Галантный шотландец, склонив голову, наблюдал за прихотливой пляской языков пламени.
— Взгляните на листья, — промолвил он. — Такие мокрые и несчастные. Но всего лишь одно касание… — он наклонился и дунул. — …касание в нужном месте… Свет. Тепло. Утешение.
Кателина ван Борселен взглянула на него. Саймон, обойдя костер кругом, сел рядом с ней.
— Однако порой прикосновение вовсе не приносит утешения. Но как же я могу узнать, придутся ли вам по сердцу мои ухаживания, пока мы не запачкаемся оба? Мои черные от сажи руки касаются вас, вот здесь, и здесь… А губы — там, где вам хотелось бы их ощутить. Кателина…
Его дыхание было ароматным, а на губах чувствовался привкус пепла. Прервав поцелуй, она отдернула голову, чувствуя, что подбородок стал влажным и липким. Дрожащими пальцами она вытерла лицо.
— Дева Мария! — воскликнула Кателина. — Верно мне сказали, что у вас манеры, словно у девицы, и ведете вы себя как невежа позоря своего отца. Теперь я готова этому поверить.
Одной рукой он обнимал девушку за плечи, другой касался груди. Но тут Саймон застыл.
— Кто так говорил? Ваш отец?
Об отце Кателина лгать не могла. Передернув плечами, она избавилась от его объятий. Перепачканное лицо шотландского вельможи обернулось к ней, чуть светясь в отблесках пламени. Комары и мотыльки вспыхивали и умирали, падая к ним на колени.
— Разве никто вам этого прежде не говорил?
— Кто? — вновь спросил Саймон. — Кто вам это сказал?
— Не тот человек, кого вам следовало бы опасаться, — ответила она. — Если не считать того, что я слышала это. И если не считать того, что это правда.
