Демуазель чувствовала заботу всех домашних. Время от времени молчаливый Хеннинк, или кто-то из челяди являлся предложить ей помощь или уведомить о приходе гостей. Она вежливо благодарила, но отвечала, что сегодня желает побыть с дочерьми.
Марианна пригласила их поужинать у себя в гостиной, но сама есть ничего не стала. Что касается девочек, то у них аппетит был отменный, как и всегда. Они уже начали приходить в себя. Через пару дней они захотят узнать все подробности сражения и турнира.
Позже, когда она, наконец, уложила их в постель, то услышала, как плачет Тильда, зашла к ней и сидела рядом, пока та, наконец, не заснула. Затем Марианна де Шаретти вернулась к себе в спальню и разделась. Натянула ночную сорочку и села у окна с незакрытыми ставнями, тоскуя по Корнелису. Но это было неправильно. Он очень страдал бы сейчас. Его сын. Наследник… Она-то потеряла лишь своего ребенка.
С лаской и добротой она вспоминала Корнелиса. Он был самым лучшим мужем, какого могла бы желать любая женщина Когда отец Марианны разорился, подобно Жааку де Флёри, Корнелис перекупил компанию и сделал ее процветающей. Он никогда не тревожил супругу деловыми вопросами. На ее долю оставались лишь дети и домашние заботы.
Все было бы иначе, будь с ней Корнелис. Да, порой она чувствовала себя одиноко. Особенно сегодня. Лишь Тильда и Катерина знали Феликса так же хорошо, как она. Но девочки были слишком юными, чтобы утешить мать, равно как и его друзья. С внезапной благодарностью она вспомнила о Маргрит Адорне. У нее были подруги, которые все поймут. Завтра. Но ей еще предстояло пережить сегодняшний день.
В комнате Феликса находился сундук со всеми его пожитками, и шлем с алыми перьями и орлиной головой. Тот, кто отнес в комнату вещи, не стал ничего запирать на ключ. Близкие относились к ней как к взрослой женщине, которая в состоянии выдержать любое несчастье и попросить о помощи, если понадобится. Демуазель осознала внезапно, что весь день кто-то находился неподалеку, чем бы она ни занималась. Ее не беспокоили вопросами, не донимали… просто были рядом. Особенно Николас.
До сих пор она почти не вспоминала о Николасе. Пока он был в отъезде, Марианна скучала по нему, ей недоставало его силы, и его понимания. Втайне она винила его за то, что он покинул ее в трудный час. Как прежде винила Корнелиса, когда тот уезжал в Антверпен и оставлял ее наедине с возникшими трудностями.
Именно поэтому Марианна и хотела, чтобы он вернулся. Хотела, чтобы Николас был здесь, ради их нечастого общения, которое сделалось одной из ее каждодневных радостей. Ощущал ли он ту же радость, она не знала. Ясно одно: он обнаружил в себе вкус к серьезным занятиям и вовсю осваивался с этой новизной. До недавних пор, при желании, он, вероятно, еще мог бы вновь уйти в тень. Но вместо этого сделал шаг вперед и связал свою жизнь с компанией Шаретти. И с ней самой.
Так о чем он думает сегодня? Он был с Феликсом. Он узнал о его гибели не во дворе красильни, среди тюков тканей, кип перепачканной кожи и вонючих фартуков. То, как принял смерть Феликс, имело к нему непосредственное отношение. Чувство вины и забота о ней, Марианне, заставили его броситься в путь, чтобы как можно скорее принести ей это известие, с наименьшей болью.
В дороге Николас узнал о смерти Эзоты. Услышал о разорении Жаака де Флёри. Он жил с ними обоими и терпел жестокость, не озлобившись. Не его вина, что Жаак де Флёри мертв. Лионетто убил его. Но сегодня он узнал, что его жизнь, как и его счастье, ничего не значили для Жаака. И сегодня он сам стал убийцей. Николас, который, избитый, но беззаботный, выбирался из Стейна, сегодня лишил жизни двоих человек.
Впрочем, мужчины не могут отправиться на войну и остаться торговцами. Его обучили убивать. И Феликса тоже. И один из них заплатил свою цену.
Марианна очень долго думала об этом В доме все было тихо. Чуть дальше по коридору дверь в спальню, которую выбрал для себя Жаак де Флёри, была заперта, а все его имущество сложено в кладовой. Следом находилась та комната, которую занимал Николас, когда они с Грегорио использовали этот дом под контору. Вплоть до пожара… Там не было света. Но дверь оставалась открыта.
Она была открыта, когда Марианна де Шаретти проходила по коридору. И она знала почему. Николас был тем человеком, который отнял у нее Феликса. Он был ее мужем. Он не был ни тем, ни другим. Для него не было роли в этой трагедии, если только она сама не пожелает дать ему эту роль.
Но желает ли этого Марианна? Сегодня она вспоминала свою семью, Корнелиса и Феликса, Тильду и Катерину. Все то время, что она знала Николаса, он оставался за пределами этого узкого круга. Впустить его туда было бы предательством. Для Феликса он был тем же, что и Юлиус. Наставником. Помощником, если угодно. Он был подмастерьем для Корнелиса. А с ней он вел себя как идеальный управляющий. Преданный. Трудолюбивый. И рассудительный.
На улице кто-то прошел с фонарем. Отсветы промелькнули в комнате, отбрасывая на руки и на платье бледные светящиеся ромбы. Блеснули пряди волос, ниспадавшие до пояса. Марианна опустила глаза. «Как же я глупа, — подумалось ей вдруг. — Это Грегорио — идеальный управляющий. Юлиус — преданный, трудолюбивый и рассудительный. Но именно Николаса я заставила жениться на мне. А затем я стала ребенком, а он — взрослым».
Она подумала: теперь у меня больше нет ребенка. И у него нет никого, кто понял бы, каким тяжелым выдался этот день.
Дверь еще была открыта, когда демуазель прошла по коридору, прикрывая рукой свечу. Он сидел у окна, в точности так же, как только что сидела она сама. Но повернулся к дверям, заслышав шаги.
Все дневные заботы сейчас отступили, и на их место пришли те мысли, совладать с которыми было ему не под силу. Марианна знала, что это за мысли. Приблизившись, она взглянула на него сверху вниз, чтобы он мог видеть ее сухие глаза. Ее власть над собой.
Николас не поднялся навстречу, но его лицо заметно смягчилось.
Она знала, как обращаться и с детьми, и с мужьями. Она умела дарить утешение и принимать его. Он понял, что должно произойти, прежде чем Марианна задула свечу. Подобрав юбки, она села рядом у окна.
Света было достаточно, чтобы видеть его руку. Она легонько сжала ее в ладонях.
Николас сказал:
— Я не знаю, что вам нужно.
— Мне нужен кто-то, кто нуждается во мне.
Она была куда мудрее, чем казалось ей самой. Вероятно, в одном лишь этом Марианна оказалась сильнее. Подобно лекарю, она заставила его отбросить показное спокойствие. А затем, как с Тильдой или Катериной, приняла его в утешающие объятия.
Но он не был ни Тильдой, ни Катериной. И она сама чувствовала растерянность и смущение, и душевную боль. В объятиях Николаса, бережных и нежных, таилось нечто большее. Марианна ощутила это, несмотря на всю его сдержанность. И тогда она поднесла его руки к своим волосам, таким теплым и шелковистым, а затем прижала их к груди, к той ложбинке, где застегивалось платье.
— Николас?
