Страус зашипел на него. У птицы оказалась маленькая взлохмаченная головка, клюв как дверная петля и прозрачные враждебные глаза, чем-то напомнившие ему Тоби. Голова возвышалась на длинной изогнутой шее, похожей на колокольную веревку. Страус расхаживал по клетке на мощных ногах, а между шеей и ногами помещалось нечто, скорее напоминавшее подушечку для булавок, по бокам которой торчали ярко-розовые голые крылья.
Подушечка для булавок… Страус, еще недавно красовавшийся в ярком черно-белом оперении, за ночь оказался ощипанным догола Ни единого перышка не осталось.
Птица приплясывала на мощных ногах. Она просовывала клюв сквозь решетку, сверкая глазами. Время от времени она принималась лягаться, и тогда весь ящик сотрясался. Николас, рыдая от смеха, потыкал внутрь вилами.
И тут дверь ящика отворилась.
Томмазо, охваченный горестными раздумьями, этого не заметил. Мальчишка взвизгнул. Юлиус метнулся вперед, но, увы, слишком поздно. Вытянув шею, страус сделал шаг наружу, затем еще один. Томмазо развернулся. Подросток с криком бросился вперед. Страус гулко заревел, а Николас в тот самый миг, когда птица сделала третий шаг и подняла ногу для четвертого, бросился вниз со стены и приземлился прямо ей на спину.
Юлиус с криком бросился бежать. Николас тоже закричал, но совсем по-другому, — и этот крик был слишком хорошо знаком несчастному стряпчему. Страус вырвался из конюшни, пробежал по двору и, рванувшись, словно ощипанный куриный окорочок, спасающийся из духовки, через большие двойные двери вылетел прямо на Вламинг-стрете, тогда как Николас отчаянно пытался удержаться у него на спине.
Задыхаясь, Юлиус выбежал на улицу, где страус нелепо метался из стороны в сторону, натыкаясь на повозки, катившиеся от пристани. Затем птица метнулась вперед. Улица, подобно саду с подсолнухами, расцвела бледными лицами, повернутыми в одну сторону. По бокам, на ступенях в дверях и в проулках между зданий стали выглядывать головы в шапках и белых чепцах. Носильщик с двумя тюками на спине попытался убраться с дороги и налетел на угол дома. С перевернутой тачки покатились круглые сверкающие головки сыра. Одна из них ударила страуса по ноге, и тот, в свою очередь, принялся злобно лягаться. Бочонок со ртутью, оставленный у ведущего в подвал люка, перевернулся, истекая серебристыми ручейками, что означало для кого-то неминуемое разорение. Николас, по-прежнему цепляясь за шею птицы, обернулся посмотреть. Лицо его порозовело от напряжения и удовольствия. Прохрипев что-то нечленораздельное, Юлиус бросился назад к стойлам, по пути расталкивая конюхов.
Он вскочил на первую попавшуюся лошадь, которая оказалась оседланной, и устремился в погоню за Николасом. Точнее, Клаасом, который, похоже, опять взялся за старое.
Страуса уже нигде не было видно, но его путь отмечали разорванные тюки и брошенные свертки. Плющ на балконах был оборван, объедены цветы в горшках, и дважды мелькнули опустевшие птичьи клетки.
Развернув лошадь, Юлиус поскакал вдоль канала и успел заметить страуса, выскочившего из ворот августинского монастыря; Николас по-прежнему восседал у него на спине. Птица бежала чрезвычайно быстро, но теперь на ней оказалось некое подобие поводьев. Издалека поводья эти напоминали вервие монашеской рясы.
Одной из причин, почему страус несся с такой скоростью, были собаки, преследовавшие его по пятам. Время от времени птица останавливалась и принималась лягаться, и тогда псы разбегались во все стороны. Затем страус вновь бросался бежать, с шипением и кудахтаньем. Юлиус, которому никак не удавалось догнать беглеца, видел, что Николас изо всех сил пытается с помощью поводьев не дать страусу пересечь мост в направлении улицы Спаньертс.
Он потерпел неудачу. Птица продолжила свой путь, на ходу пиная какие-то тюки и клювом нанося удары по решеткам. Два одеяла, вывешенных на просушку, начали падать в облаке перьев. Одно из них Николас поймал на лету и попытался подсунуть себе под зад, исколотый острыми остями. Юлиус с хохотом скакал за ним вслед, — по направлению к Тонльё, к весовым, и к рынку.
Время от времени страус замедлял бег, он отвлекся на лоток с ягодами; затем еще дважды — когда группы решительно настроенных людей пытались преградить ему путь или загнать в угол. Но ничто не могло задержать его надолго. Два удара мощными ногами — и противники рассыпались в стороны. Погрузочный кран промелькнул мимо, затем ратуша и звонница. Через мост птица устремилась к Стейну, а по пятам за ней с воплями бежали люди. Очень скоро беглец окажется среди полей и садов, между Гентским мостом и мостом Святого Креста, и там сможет бежать во всю прыть. По слухам, страус способен развивать скорость до сорока миль в час, — достаточно, чтобы убить всадника, если тот свалится со спины. Но Николаса это, похоже, ничуть не тревожило. Время от времени он оборачивался к Юлиусу с безумной улыбкой, а один раз даже смог высвободить руку и показал куда-то вперед и налево. Что он хотел этим сказать, Юлиус не имел ни малейшего понятия.
А сзади его настигали другие всадники. Они могли бы постараться задержать крылатую тварь, выскочив с боковых улиц, набросить на нее аркан, а затем связать. Вот только впереди лежал пустырь. Юлиус дал шпоры своему скакуну, во весь опор вылетел за угол и наконец, увидел, что хотел показать ему Николас.
Впереди медленно струил свои воды один из тех неглубоких каналов, что соединяли реки, окружавшие Брюгге. Николас изо всех сил пытался столкнуть птицу с дороги на покатый берег. Страус соскользнул в воду и там застыл, мотая головой из стороны в сторону. Лебеди, плававшие неподалеку, возбужденно захлопали крыльями, а затем принялись брызгать водой и шипеть на незваного гостя. Незваный гость зашипел в ответ, пнул ногой, и лебедь кубарем взмыл в воздух. Прочие принялись надвигаться, вытягивая шеи. Страус, перед лицом столь большого численного перевеса, еще дважды попробовал лягнуть, а затем, отчаянно работая крыльями, стал выбираться из воды на берег. Пару раз он оскальзывался и падал, но насквозь промокший Николас цепко держался за его шею. К этому времени Юлиуса окружало уже с полдюжины всадников. Впереди канал проходил под мостом, чтобы затем влиться в реку, а берега поднимались, переходя в широкую набережную, где были расположены ветряные мельницы. Лошади теперь двигались быстрее, чем птица в воде. Двоих Юлиус выслал вперед, чтобы перебраться через мост и попробовать напугать птицу с другой стороны; остальных выстроил полукругом в том единственном месте, где страус мог выбраться на сушу: у покатого причала, ведущего к одной из мельниц.
Он забыл, что мельницы существуют для того, чтобы молоть зерно, а страус голоден. Сперва хитрость сработала превосходно. Всадникам на левом берегу удалось напугать тварь, и та повернула направо, к причалу. Теперь она показалась из воды целиком, — и с птицы, и со всадника лились потоки воды. Юлиус вместе со своими помощниками осторожно двинулся вперед. Тем временем страус обнаружил мешки во дворе и ссыпанное в кучи зерно, и бросился прямо под вращающиеся мельничные крылья.
Юлиус выкрикнул какое-то бессмысленное предостережение. Он ожидал, что Николас начнет сопротивляться, потянет птицу прочь, или бросит ее и откатится назад. Лопасти вращались с треском и постукиванием; птица успела проскользнуть… новая угроза; и опять промах. Страус поднимал и опускал шею, клевал зерно, озирался, вновь начинал клевать. Он сдвинулся чуть в сторону, затем в другую, но по-прежнему держался у самой мельницы, зачарованный видом этого пиршества, — и внезапно Николас пришел в себя.
