— Dhia, тут вас уж опередили, — рассеянно сказал Тади Бой, кладя руку на щеколду. — А теперь позвольте преподать вам хороший совет. Страна всегда сильней, чем ее повелитель, мой благородный Дуглас. Сила страны равна силе ее песен. Не спеть ли вам теперь, сэр Джордж?
Сэр Джордж петь не стал. Он повернулся к Кетцалькоатлю, который таращил со стены пустые глаза, и, когда дверь закрылась, обменялся с индейским богом дерзкой улыбкой.
Дуглас был достаточно уязвлен и на следующий день постарался отыграться: намеренно, с недобрым умыслом он завел разговор о Шотландии, о третьем бароне Калтере и его жене-ирландке, а заодно уж о брате и наследнике третьего барона — Фрэнсисе Кроуфорде из Лаймонда.
Сэр Джордж полагал, что то, под какой личиной скрывается Лаймонд, известно лишь ему и О'Лайам-Роу. Но, к его крайнему изумлению, О'Лайам-Роу, обрушив лавину вопросов и проявив живой интерес, оказался его союзником. Друмланриг, который терпеть не мог Калтеров, был особенно мрачен, а лучник Стюарт попросту дулся и скучал. Но лорд д'Обиньи конечно же знал, что Лаймонд был общеизвестным врагом Леннокса, его лондонского брата, и имя младшего Кроуфорда связывали даже с женой Леннокса, Маргарет.
Но вместо того чтобы поносить Калтеров и тем самым способствовать травле, лорд д'Обиньи слушал молча и только один раз возразил:
— Этот парень точно светловолосый, как и мой брат; вот почему дорогой Мэтью так взбеленился, когда Маргарет… — Тут он осекся, вспомнив, наверное, что Маргарет — племянница Джорджа Дугласа.
К этому-то Дуглас и клонил.
— Светлые волосы легко выкрасить, Джон. Говорят, что этот человек сейчас во Франции.
Наступила гнетущая тишина; к своей досаде Дуглас понял, что слова его канули в пустоту. Лорд д'Обиньи заметил удивленно:
— Дорогой мой Джордж… неужели же мы должны целый день обсуждать захолустного авантюриста, кажется, даже бывшего галерного раба? Сегодня мы ждем акробата Ушарта, и, я надеюсь, мастер Баллах тоже сыграет для нас.
— Ах, проклятье. Тади Бой никуда не денется — и что может быть лучше доброго, забористого рассказа о похождении бродяги? — О'Лайам-Роу подлил масла в огонь: ему вовсе не хотелось прекращать такую расчудесную приватную забаву.
Тади Бой лежал ничком на подоконнике, подложив под живот свою лютню, и не принимал в разговоре никакого участия. Позже, после того, как Томас Ушарт по прозвищу Тош исполнил блестящий танец на канате, Тади Бой вчистую обыграл О'Лайам-Роу в карты и дал короткий, но бесспорно прекрасный концерт в честь хозяина дома, а затем в обществе О'Лайам-Роу, Робина Стюарта и Пайдара Доули отправился в Блуа. Визит закончился.
Ирландцы собирались сделать остановку в Неви. Сэр Джордж Дуглас, возвращавшийся в Блуа через Шамбор вместе с сэром Джеймсом и лордом д'Обиньи, которому пора было на службу, распрощался с оллавом, не сказав ни единого слова.
В дороге Стюарт снова атаковал Тади:
— Твоего принца ужасно интересует этот парень Лаймонд.
Оллаву не изменило обычное терпение.
— А твоего лорда д'Обиньи страшно интересует итальянское серебро. Это одно и то же: только О'Лайам-Роу коллекционирует бесполезные факты. — Тади не сводил глаз с костистого, напряженного лица Стюарта. — Разве не так?
— Итальянское серебро! Безделица работы Приматиччо, — злобно передразнил лучник своего командира. Все, конечно, слышали, какая бурная ссора разразилась между лордом д'Обиньи и лучником за закрытыми дверями. — Что бы стал он делать, если б очутился в траве рядом с гепардом? Запустил бы в кошку браслетом?
Потом они приехали в Неви. Скромный, прелестный особняк госпожи Бойл, где они остановились на ночь, был битком набит родственниками и друзьями, которые вот уже два дня бурно обсуждали новость: приезжает сам великий Кормак О'Коннор и будет жить здесь, вместе с ними. Все, как один, франкофилы и англофобы, Дойли и О'Дуайеры всегда были рады приветствовать мятежника. О'Лайам-Роу, его оллав и слуга явились в самый разгар веселья, были встречены поцелуями и объятиями и всю ночь; до самого рассвета, просидели без сна, принимая участие в жарких спорах. Тади Бой блистал, но из О'Лайам-Роу слова было не вытянуть. Уна не показывалась: два дня назад она уехала в Блуа и остановилась у троюродной сестры, чтобы принять участие в какой-то придворной церемонии.
Одеваясь поутру, Тади Бой забавлялся сверх меры по поводу необычной молчаливости О'Лайам-Роу.
Принц Барроу обул башмаки со вздернутыми носами, встал и осторожно потопал одной и другой ногой, а затем раздумчиво заговорил со своим оллавом:
— Было бы лучше для всех, представь себе, если бы ты занимался своими делами и не совался в мои.
Ошеломленный, Тади Бой обернулся.
— Но ведь я и еду в Блуа по своим делам. — Через минуту он добавил снисходительно: — А что касается заботы о благе ближнего, то ты верный друг, принц Барроу, и в этом тебе равного нет.
— Рад, что ты так считаешь, — сухо отозвался О'Лайам-Роу.
В глазах оллава, стоявшего позади, мелькнуло легкое замешательство.
Глава 4
БЛУА: ВСЕ ПРЕЗРЕННЫЕ ИСКУССТВА
Музыканты и те, кто принимает участие в забавах, то есть всадники и колесничие, возницы и заклинатели, лицедеи, фигляры и жонглеры, шуты, мимы — все презренные искусства… За них несет ответственность тот, с кем они пришли, — ведь это он им платит, а в отдельности каждый из них подл и за себя отвечать не может.
Когда ирландцы вернулись в Блуа, при дворе заправляли дамы. Король вместе с лордом д'Обиньи и его офицерами охотился на кабана в Шамборе. Для женщин же, оставшихся дома, приезд Тади Боя, бледного, желчного, полного измышлений, был подобен явлению чудища с волшебным цветком.
Им надоело бродить в заиндевелых стенах лабиринтов, надоело обмениваться бородатыми остротами у камина, где высоко горело пламя, душистое от розмарина и можжевельника; надоело даже смотреть, как Тош и его ослик в своей деревянной сбруе скользят от шпиля к шпилю, — и дамы, окутанные облаками пачули, окружили оллава, требуя все новых и новых развлечений. О'Лайам-Роу нашел Уну в доме ее друзей: она ездила верхом, охотилась с соколами, играла в шахматы со своими поклонниками — и принц добродушно, без единой жалобы присоединился к их числу. Он даже купил девушке нового волкодава. Собака была неплохая, но все же не Луадхас.
Как раз перед приездом Генриха королева Екатерина пригласила О'Лайам-Роу на один из своих послеполуденных приемов. Становилось ясно, что оскорбление на площадке для игры в мяч было почти заглажено стараниями оллава — скоро должны были пасть и последние препоны. Принц явился, розовый, улыбающийся, многословный. Блеск и разнообразие роскоши очень его развлекли: обрызганные духами перья, шелестящие широкие юбки с фижмами и кружева из Жено; сетчатые чулки и туфли с драгоценными пряжками; крахмальные чепцы и шапочки, расшитые бисером; сетки на волосах и плоеные капюшоны; выщипанные брови и завитые локоны; меха рыси, виверры и соболя калабрийской выделки, влажные от тепла и распространяющие удушливый запах; полупрозрачные шарфики, которыми дамы, входя в сад, прикрывали нижнюю часть лица и которые с непринужденной вульгарностью высшего света прозывались coffins a roupies
[26]
. Тади Бой, в тот раз отсутствовавший, перевел это позднее.
