Там, где остальные, включая Тади и Стюарта, бывали вынуждены использовать галереи, которые там и сям пересекали улицу, или спускаться на пару этажей в поисках точки опоры, Конде и его брат цепляли канат к решеткам, печным трубам, крюкам мясных лавок и быстрее всех достигали цели.
Вот и в этот раз они первыми добрались до ключа. Читая его при тусклом лунном свете у выходящего во двор окна, они не расслышали тихих шагов у себя над головою. Юные аристократы привязали канат, выпустили один его конец в окно и приготовились спускаться вниз — и тут их словно громом поразило: свисающий конец каната выскользнул у них из рук, подцепленный длинными щипцами для снятия свечного нагара. Над их головами блеснул клинок — и жалкий обрезок одного из двух больших нетронутых мотков свернулся у их ног на полу. Тади Бой, высунувшись из верхнего окна, захватил все остальное.
До третьего ключа добрались десять человек; у двух лидирующих пар теперь было по мотку каната; три пары сошли с дистанции, а пять все еще следовали за ведущими гонку — тут впереди всех были Сент-Андре с Лораном де Женстаном и Артур Эрскин с Клодом де Гизом. По дороге к площади Сент-Луи Тади Бой, не останавливаясь, положил руку на плечо Стюарта и шепнул ему на ухо:
— Радость моя, впереди нас ждут неприятности. Мы идем слишком ровно, и найдется умник, который не преминет этим воспользоваться. Будь осторожен до предела. Если одного из нас остановят, другой продолжает гонку. В каждом ключе имеется слово, которое нужно запомнить в доказательство того, что ты вообще видел этот ключ, и ты, Робин, на твою трезвую голову, конечно, справишься с этим. За нами остались «Героический», «Единственный» и «Непревзойденный», и, будь на то моя воля, в следующей бумажке я бы написал «Рыгун».
На самом деле в следующем ключе, притаившемся среди резных украшений дома одного суконщика на площади Сент-Луи, значилось «Рыцарь», а когда дальше, на улице дю Пале, появилось слово «Истинный», Стюарт понял, что именно Тади Бой имел в виду.
Баллах оказался также прав, опасаясь подвоха. Все соперники снова скопились в одном месте, все они были пьяны и жестоки. Канат обрезался без всякой жалости к тому, кто на нем висел; пинками сбивались водосточные трубы; разбирались черепицы; локти, колени, ноги — все шло в ход без малейшего снисхождения. В темноте Стюарту подставили подножку, и он полетел с высоты в двадцать футов, но благополучно приземлился на камышовую кровлю. Де Женстан, совершивший это, очень быстро поплатился: пока он бежал по высокой открытой галерее, ему в лицо вместе с мягким ирландским благословением выплеснулось содержимое помойного ведра.
Стюарт смотрел на все это горящими глазами. Наконец-то он избавился от страха, терзавшего его всю жизнь. Даже падая вниз среди дымящихся труб, он твердо верил в то, что спасется, и в самом деле поднялся целый и невредимый.
И это было хорошо, ибо впереди ждали новые испытания. Гонка с препятствиями стала больше похожа на игру в прятки. Все пары были примерно равными по силе и сообразительности. Тонкости акростихов не раз задерживали то тех, то других, но ненадолго. Подлинным мерилом оказались ловкость, изобретательность и просто выносливость.
И тут, увидев, что племянники коннетабля, молодые Колиньи и молодые Гизы, ставя друг другу подножки, хохоча, с грохотом съезжая по жестяным желобам, бросаясь яйцами из какого-то давно покинутого гнезда, уже потеряли интерес к соревнованию как таковому, вперед стали вырываться Жак д'Альбон, маршал де Сент-Андре, и его напарник де Женстан. Придворный, дипломат и воин, которого ненавидел отец короля, а сам король нежно любил, Сент-Андре был подготовлен великолепно: все — и сухожилия, и мускулы, и ум — было у него в отличной форме. Улица за улицей загорались окна; зрители, поклонники, всяческий сброд, бегущий понизу, — все вопили от восторга, приветствуя нового лидера.
Многие дома, которые днем выглядели пустыми, ночью оказались полными жильцов. Десять девочек в монастырской спальне хихикали, визжали, прятались под одеялом, когда в окне один за другим появились шесть или семь кавалеров: все они попрыгали на пол и принялись рыться в потухшей золе очага. Мать-настоятельница прибежала, запыхавшись, когда последняя мускулистая нога мелькнула в распахнутых ставнях, и в крайнем смятении чувств бедная женщина только поутру заметила сброшенную рубашку, которая болталась у всех на виду на самом высоком флероне.
Примерно к этому моменту Сент-Андре и де Женстан обошли ирландца с лучником, и Тади Бой, который за две улицы предвидел это, разбил склянку с розовым маслом и выплеснул ее содержимое маршалу в лицо. Толпа завизжала от восторга, жертва разразилась бранью, задыхаясь в потоках благовоний, а Робин Стюарт хохотал до слез.
И вот настала очередь одиннадцатой остановки, назначенной на рыночной площади, неподалеку от пристани, где темные воды Луары плескались под аркой моста. Над бегущими и позади них осталась возвышенная часть города, которую они благополучно преодолели. Был близок конец.
Позади «Отель-Дье» на площади Людовика XII рос фруктовый сад. Они пересекли его прыгая с дерево на дерево, как белки, и бросаясь друг в друга яблоками, а потом — с навеса на сарай, с сарая на сеновал — вновь забрались на крышу. Тут самая молодая из бегущих пар сделала открытие, и две другие, перевозбужденные движением и выпивкой, встали рядом на колени и принялись громко кричать в освещенное окно, свет в котором внезапно потух. Тади Бой прыгнул, мягко приземлился рядом с каким-то шпилем и поднялся на ноги. Стюарт, пошатываясь, последовал за ним.
— Теперь куда? Д'Энгиен впереди нас. И Сент-Андре тоже.
— Нам с тобой совершенно некуда спешить, — утешительно проворковал знакомый мягкий голос. — Давай передохнем немного. Помереть мне на этом месте, но вскорости перед нами будет или д'Энгиен, или Сент-Андре, но не оба, a mhic, уж никак не оба.
Четыре часа утра в будни — не столь уж необычное для владельца жаровни время, чтобы начать работу. Весь багровый в отблесках душистого пламени, в переднике, заляпанном жиром, и во влажном от пота шейном платке, он колдовал, полусонный, над поскрипывающим вертелом, а тонконогий мальчик, босой, в хлопчатой рубашке, проворачивал ножной привод. В этой-то лавке и находился третий от конца ключ.
Торговец жарким был так увлечен работой, что, наверное, и не слышал, как за дверью ревела толпа, то накатывая, то отступая, следуя за темными силуэтами, которые прыгали, карабкались и скользили наверху. Как ни высоки были ставки пари среди состязающихся, они не могли сравниться с теми суммами, что переходили из рук в руки на улицах. Стюарт прекрасно представил себе, что добрая половина шотландских лучников, не занятых на дежурстве, влилась в эту вопящую, клокочущую массу.
Притаившись в тени рядом с Тади Боем, Робин Стюарт молился только об одном: чтобы достигнуть замка и заполучить последний ключ раньше Лорана де Женстана. Это был счастливейший день в его жизни.
Жан де Бурбон, сьер д'Энгиен, первым распахнул запотевшее чердачное окошко в доме владельца жаровен и осторожно пробрался внутрь.
