Она была права: Франция обещала сделать все, что в ее силах, чтобы утвердить Марию де Гиз регентшей в королевстве ее дочери. Простой здравый смысл требовал как-то учесть поданный намек и проверить, каких влиятельных людей сочла благоразумным оставить дома королева-мать и как они используют свое влияние: во зло или во благо.
Внизу с развевающимися рукавами украшенных бахромою одежд стремительно проносились всадники. Король нагнулся и щелкнул пальцами, и Тади Бой, подняв глаза, бросил ему факел одним движением запястья. Генрих поймал факел и чуть приподнял его в знак приветствия; потом повернулся и в задумчивости поднес огонь к краешку письма, написанного сэром Джорджем Дугласом.
Через три недели Робин Стюарт узнал, что ему нужно снова ехать в Ирландию, на этот раз с доверенным лицом, которому поручено привезти Кормака О'Коннора. Это ускорило наступление самого критического момента в его жизни — настал день, когда лучник осмелился противостоять Джону Стюарту д'Обиньи.
Робин Стюарт был приставлен к его милости для всяческих поручений, связанных с визитом О'Лайам-Роу. За то, как он обхаживал ирландцев, и за те особые услуги, какие он и раньше оказывал лорду д'Обиньи, Стюарт надеялся однажды получить соответствующую мзду: небольшую придворную должность, возможно, сулящую повышение; когда-нибудь позже даже чин капитана… все, что угодно, лишь бы проникнуть наконец в узкий круг влиятельных вельмож.
Это д'Обиньи вполне мог бы ему дать, но до сих пор Стюарт получал от него только деньги, да и те не в избытке. А теперь этот надутый осел, кажется, указывал — но как такое могло прийти ему в голову? — что не собирается впредь доверять Стюарту особых поручений и посылает его за границу с самой обычной миссией.
Выставив вперед свой узкий подбородок, Стюарт высказал все, что он думает по этому поводу:
— Я уже ездил в Ирландию, милорд. И, помнится, предполагалось, что я буду помогать вам во все время визита ирландцев. Кажется, я до сих пор не давал повода к недовольству.
Одна пряжка на его кирасе расстегнулась, а волосы давно следовало подстричь. Д'Обиньи заметил это, раздражаясь все больше и больше.
— Неужели? — сказал он. — Ты прохлопал их приезд в Дьеп. Ты упустил одного из них в Руане. По тебе одному известной причине ты дозволил О'Лайам-Роу спустить с привязи собаку, а потом выставил себя круглым дураком, свалившись с лошади, словно какой-нибудь мужик, и застряв в кроличьей норе. — Лорд д'Обиньи зевнул: накануне вечерний прием у короля выдался длинным и скучным. — Но в конце концов и я отчасти виноват. Для таких поручений требуется некоторая ловкость, умение вести себя, утонченность. Уверен, тебе самому станет легче, если ты вернешься к привычной службе. Когда О'Коннор приедет, я сам им займусь. Кто-нибудь из моих людей — может быть, Шоле — мне поможет.
Да этот лорд и в самом деле пытается спровадить его! И тут Стюарту вдруг показалось, что он угадал причину. От гнева кровь бросилась лучнику в лицо, расплылась некрасивыми пятнами по впалым щекам, по шее; уши по-багровели.
— Я уж заметил, что вы не упускаете случая напасть на меня с тех самых пор, как мы выиграли ночные гонки. Но я не виноват, что он выбрал меня в напарники… И учтите еще кое-что, милорд: имя Робина Стюарта теперь что-то значит и для короля, и для его двора.
На красивом полном лице д'Обиньи не отразилось ничего, кроме презрения.
— Думаешь, оно значит больше, чем имя д'Обиньи? Еще одно слово в таком тоне — и я постараюсь это проверить, можешь не сомневаться. Сам знаешь: в этой стране угрозы фавориту короля расцениваются почти как предательство.
Рука д'Обиньи, сжимавшая драгоценную чернильницу из оникса, дрожала, но вовсе не из-за дерзости подчиненного — просто он увидел искаженным, как в кривом зеркале, свое собственное восторженное преследование Тади Боя Баллаха. Д'Обиньи и в голову не приходило, что Стюарт мог соперничать с ним, и досадовал он на то, что лучник своими грязными ногами истоптал изысканный цветник, взращенный им, знатоком прекрасного.
Он встал, чуть вздрагивая от обиды.
— Не стоит, Стюарт, распространяться о твоих слабых местах: полагаю, мы оба достаточно хорошо их видим. Ты сделал все, что мог, и я тебе благодарен. А теперь, пожалуйста, будь доволен теми обязанностями, какие тебе предстоит выполнять. Что до награды, то я не стану скупиться. — Д'Обиньи нагнулся, вынул из ящика стола кошелек, в котором звенели монеты, и подвинул его к Стюарту. — Вот, возьми, пропусти стаканчик, проведи пару приятных вечеров с друзьями в Ирландии.
Годы тяжелой солдатской рутины, бедности и унижений отучили Стюарта от внезапных порывов гнева — даже сейчас ему не хватило смелости пожертвовать карьерой и высказать в лицо начальнику все, что накипело на душе. Но какое-то недавно выпестованное чувство взыграло в нем, когда он подошел к столу и взял тощий кожаный кошель.
— Оставьте это себе, — сказал он просто. — И купите новую чернильницу. Эту вы почти разломали, разыгрывая из себя важного вельможу, думая, что вы Бог всемогущий, если нацепили на себя новые побрякушки. А в Ирландию я поеду. Черт возьми, я поеду в Ирландию. И… — добавил в бешенстве Робин Стюарт, выдвигая самую страшную угрозу, какую только мог придумать, используя единственное в его распоряжении оружие, могущее поколебать самодовольную невозмутимость лорда д'Обиньи, — и Баллаха увезу с собой.
Он не надеялся исполнить это хвастливое обещание. Но Тади Бой, сощурясь, посмотрел на лучника остекленелым взглядом и сказал, что французский двор, как ему начинает казаться, не оправдал ожиданий, а поэтому можно, пожалуй, задуматься и об отъезде.
Было ясно, что вместо завтрака он выпил крепкого вина перед началом дневных забав и вряд ли обременил себя ужином. Стюарт, с горечью осознавая, что его проповедническое рвение вызывает лишь насмешку, оборвал на середине одну из своих ворчливых, полных искреннего беспокойства тирад. Поедет с ним Тади Бой или нет, оставалась всего лишь неделя их совместного пребывания во Франции.
В этот день Тади Бой охотился, изрядно подвыпив, и порезал руку. Стюарт, который был свободен от дежурства, прошел через сад к задней калитке и направился в дом дамы Пилонн попросить у смотрителей зверинца какого-нибудь бальзама.
Абернаси куда-то ушел. Вместо индийца в комнате, расположенной над клетками, где жили бурые медведи, и уставленной банками, сидел его товарищ по ремеслу: он ответил на приветствие Стюарта, а распознав его акцент, добавил несколько дружелюбных фраз, по-абердински широко, напевно растягивая гласные. Без своего осла Томас Ушарт выглядел довольно прилично: маленький, легкий, бледный, несмотря на годы странствий. Его сухой кашель вызывал в памяти груды кирпичей, что сушатся во дворе у каменщика, а крепкие мускулы икр сбивали узор на разноцветных чулках. Стюарт, которого, как всегда, распирало любопытство, уселся и засыпал Ушарта вопросами — насколько тяжело ходить по канату и много ли можно на этом ремесле заработать.
