Томский не на шутку испугался. Он моментально представил себе последствия перехода видного ученого на сторону самых яростных противников коммунистов. Одно дело, если Альберт Степанович пропадет на несколько дней и вернется с какой-нибудь удобоваримой легендой, объясняющей его отсутствие, и совсем другое, если он останется на станции имени Че Гевары. Действие красных в этом случае вполне предсказуемы. Для начала – пропагандистская шумиха вокруг похищения, потом требование выдать перебежчика, а потом и угрозы, которые, в конечном итоге, оформятся…
Анатолию не хотелось думать о том, чем все это может закончиться. Сейчас он слаб, как никогда.
Скрыть озабоченность от проницательного старика не удалось. Альберт Степанович поспешил успокоить Толика.
– Но все это – лирика. Я – коммунист и умру коммунистом. В таком возрасте менять убеждения и поздно, и некрасиво. Прощайте, Анатолий.
Толик пожал академику руку, перемолвился парой слов с парнями, сопровождавшими гостя, и долго смотрел на то, как тот идет к выходу, ведущему на Черкизовскую.
Неужели ничего нельзя сделать? Ах, как не хватает Аршинова! Уж он-то всегда мог подбодрить его какой-нибудь тяжеловесной, солдафонской шуткой и предложить план, кажущийся на первый взгляд безумным.
Как всегда неожиданно, невесть откуда выпрыгнула Шестера. Зверек принялся тереться о ногу. Анатолий обернулся, поскольку знал, что появление ласки-мутанта всегда является предвестником близости ее дружка – Вездехода.
Примета оказалась верной. Коротышка был неподалеку. Он тут же запрыгнул на ящик рядом с Томским, достал из нагрудного кармана потертую фляжку и протянул другу.
– Хлебнешь, Толян? Говорят, повышает иммунитет…
– Ага. Повышает. Хотелось бы верить. Хлебну.
Первач Вездехода оказался отменным – карлик выпивал редко, а если и позволял себе причаститься, то гадости не употреблял.
Томский сделал пару глотков, вернул фляжку.
– Плохие новости, Коля…
– Не трать время зря. Я все слышал. Красный профессор умыл руки.
– Ума не приложу…
– А ты и не прикладывай. Лучше меня послушай. Ведь клин клином – это идея. Нам нужно отыскать умника, который бы вошкался с травками-цветочками, расплодившимися за последние двадцать лет. Так?
– А у тебя, что ли, есть такой на примете?
– Гм…
Вездеход снял свою неизменную бейсболку, помахал ею перед лицом, словно ему было жарко. Поправил сбившуюся на глаза прядь черных волос и заговорил лишь после того, как водрузил шапку на голову, придав ей правильное положение – чуть наискосок.
– Полно в нашем Метро извращенцев. Этим гомикам-педикам все по барабану: и Катаклизм, и радиация. Только и думают, в какую дырку свой член затолкать и кому задницу подставить.
– Ценное наблюдение, Вездеход… Только никак в толк не возьму: причем тут извращенцы?
– В свое время довелось мне по Ганзе шариться. – Николай не обратил внимания на язвительное замечание Толика и продолжил, помахивая ногами, как усевший на забор ребенок. – Значит, звали того паренька Кутюрье. Насквозь голубой, но портной – отменный. Ты, Томский, обратил внимание на то, какая у ганзейских вояк форма красивая? Так вот: этот самый Кутюрье ее и разрабатывал. Все, от штанов до беретов, по его лекалам шилось. А свободное от работы время наш Кутюрье развлекался. Все партнеров себе искал. Напомаженный, набриолиненный, приглаженный весь, тьфу! Не поймешь, то ли баба, то ли мужик. Если бы не это – мог бы как сыр в масле кататься. Выперли его с Ганзы за гомосячество. А еще раньше, по той же причине, с Рублевки погнали. Кутюрье там после Катаклизма жил, в элитных кругах вращался, а сгинул где-то в Черкизоне, где ему по самое не могу всунули… Говорят, он у мутантов любви искать начал. Ну и нашел.
– Слышь, Вездеход. Ты за здравие начал, а кончил – за упокой, – не выдержал Томский. – Причем тут твой Кутюрье? У нас, Колян, проблем с гомосексуализмом нет, и форма нам не нужна. Другое совсем…
– Стоп, Толян. Теперь о главном. Этот педик со мной захотел подружиться. Клинья, как говорится, подбивал. Он, как в Метро пришел, сразу теми, кто на других не похож, заинтересовался. Я, само собой, носяру ему на бок своротил, но перед этим Кутюрье мне душу раскрыл. Всю гомобиографию свою рассказал. В том числе и о рублевских жителях. Певцов, актеров, продюсеров всяких там – тьма тьмущая. А еще известные доктора, экстрасенсы и целители имеются в избытке. В основном толку от таких после Катаклизма мало, но… Жил там один докторишка по кличке Хила. Фи… Фито… В общем травами всякими народ лечил.
– Фитотерапевт!
– Точно. И Хила этот, не в пример другим элитным врачевателям, рук не опустил. Стал свои настойки из новых трав готовить. В самых грязных местах их собирал.
– И помогало?
– Кутюрье говорил, что молились на этого целителя. Мертвого, мол, мог поднять. Пока алхимией не увлекся. Какое-то несчастье с ним случилось, едва откачали…
– А жив этот Хила сейчас?
– Откуда мне знать? Я Кутюрье год тому назад видел…
– Интересную головоломку, Вездеход, ты мне подбросил. – Томский потер заросший недельной щетиной подбородок. – Что предлагаешь? Идти на Рублевку и искать этого Хилу? Опять ломиться туда, не знаю куда, искать то, не знаю что?
– Во-первых, Рублевка – понятие растяжимое. Хила в тамошней столице, Жуковке, живет. Во-вторых, Толян, идти неизвестно куда, и искать невесть что нам не впервой. А в-третьих, Рублевка сейчас уже совсем не та, что была недавно. Ты ведь в курсе, что…
Толик был в курсе. Все Метро всколыхнуло известие о жуковском восстании и его вожаке, бывшем офицере Ганзы Юрии Корнилове. Мнения по этому поводу разделились. Если Содружество Станций Кольцевой Линии никак не высказалось о смене власти на Рублевке, то красные пытались приветствовать революцию с позиции своей любви к бедным и ненависти к буржуям. Метрокоммунисты воспряли духом. Опять заговорили о провидческом даре Ленина и неизбежности всеобъемлющей социалистической революции. В Жуковку даже были отправлены ходоки-агитаторы, но как только выяснилось, что Корнилова не удастся перекрасить в красный цвет, товарищ Москвин тут же сменил тон и обвинил жуковских революционеров во всех смертных грехах, включая оппортунизм, уклонизм и троцкизм. Фашисты тоже предали Корнилова анафеме, но уже по другой причине – после своей победы новые руководители Жуковки не провели расовых чисток.
Руководство Белорусской было верно себе и рассматривало новую власть Жуковки с точки зрения «а чем бы поживиться». Этим нахлебникам тоже не удалось обмишурить Корнилова байками про общие интересы. Были и другие более группировки, помельче, которые попытались откусить свой кусок пирога рублевской неразберихи.
Страсти затихли после того, как окончательно выяснилось: новая власть не нуждается в помощи, агитации и не намерена раздаривать ресурсы направо и налево.
