— Клод Дебюсси. Это лучшее, что я знаю из современных авторов, — музыка впечатлений, мелодика будущего!
— Вот именно — будущего, — подчеркнула Ксения. — Для моего традиционного вкуса слишком непривычно. Свобода выражения уместна до известных границ… Но я, возможно, слишком консервативна.
— Вы бесподобны, драгоценнейшая! — коротко определил Дольской и принялся за шниц под кахетинское.
Балерина смотрела на него и молчала, точно собираясь поделиться чем-то. что ее беспокоит. Наконец, оглядевшись, решилась сказать:
— Вы знаете, князь, я подозреваю, что за мной следят. И раньше замечала что-то подозрительное, а теперь почти уверена. Их трое, все чем-то похожи друг на друга, я бы сказала, субъекты без внешности и одеты одинаково. Эти люди меня везде преследуют: на спектаклях; оправляясь на гастроли, я сталкиваюсь с ними на вокзале, даже во Франции они постоянно не давали мне покоя. А в последнее время замечаю их на улице, в обществе, в самых неожиданных местах, — она перешла на шепот, — и я догадываюсь, откуда они!
— При вашей проницательности нетрудно догадаться, — довершил ее умозаключения Евгений Петрович. — Я думаю, из того самого ведомства, может быть, даже лично от небезызвестного вам любителя кавалерийских сапог. Как бы то ни было, имейте в виду, что вам угрожает опасность — с этими шутить не стоит! Слушайте, а давайте я их выслежу и добьюсь от них признания, что им от вас нужно?
Ксения неуверенно произнесла:
— Вы полагаете, в ваших силах справиться с такими людьми?
— Уж поверьте, драгоценнейшая, собственные возможности я знаю, а использовать их ради вас доставит мне истинное наслаждение. Я на все для вас готов! — Князь сгоряча осушил полный бокал вина. Балерина иронически прищурилась:
— А если я попрошу луну с неба?
— Дайте мне точку опоры, и я…
— Ай да князь! Вы, оказывается, еще и физик! — Ксения всплеснула руками.
— Ради вас я готов быть физиком, философом, менестрелем — кем угодно.
— Теперь я вижу, что бывает, когда водку мешают с вином, — качая головой констатировала балерина.
— Смейтесь, шутите — это так вам к лицу! — парировал Дольской. — Вот хотите, я сейчас же распоряжусь, чтобы перекрыли Невский, а мы будем кататься на белых лошадях? Не верите?
— Верю, верю… только не хочу! Мне и здесь очень уютно.
— Я открою музей балета имени божественной Ксении Светозаровой…
— И в витринах будут выставлены мои истертые до дыр пуанты, истрепанные пачки, да? Кто же будет посещать этот «божественный» музей?
— Как кто — мы с вами! — не унимался князь. — Ни одного поклонника туда не пущу! Это будет закрытый музей — все будут о нем знать, но никто не сможет туда попасть. Сам буду его шефом, а вас назначу главной хранительницей. Я вообще объявляю вас Главной Актрисой в Мире!
Ксении начинала нравиться эта игра:
— Наконец-то — всю жизнь мечтала побыть главной! Сама буду выбирать себе партии… А новое почетное звание выше Заслуженной артистки Императорских театров?
— Безусловно — ведь это не звание, а Тbтул! К вам будут обращаться примерно так: Ваша Творческая Непревзойденность!
— Впечатляет. Значит, вы, князь, готовы исполнить все, что я хочу?
Вместо ответа князь достал откуда-то маленький блокнотик в золотом переплете с золотым же обрезом и крохотным карандашиком, приготовился записывать.
Ксения приняла самый серьезный вид и торжественно изрекла:
— Не хочу быть главною актрисой, хочу быть Владычицей морскою, чтобы жить мне в Окияне-море, и вы были у меня на посылках!
— Слушаю и повинуюсь! Только имейте в виду: в море мокро, а я и так уже у вас на посылках — по собственной воле.
Она выдержала многозначительную паузу, потом уверенно заявила:
— Я не хочу быть никем… Я уже есть — меня вполне устраивает такой status quo, как говорили древние.
— Я не древний. Я вполне современный человек и подозреваю, что ваше тайное желание быть дамой-авиатором.
Сквозь смех балерина едва смогла проговорить:
— Нет! Никогда! Разве вам неизвестно, что дамы боятся высоты?
— Это вы, достигшая недосягаемых творческих высот? Ну-у, тогда я сам научу вас управлять аэропланом и, таким образом, все исправлю.
— Так вы, выходит, можете все исправить… Вы что же, ВСЕ можете?!
Князь утвердительно кивнул:
— Решительно все… но только с вашей помощью, мадемуазель Ксения.
— Ай-я-яй, Евгений Петрович! Зачем вы до сих пор скрывали от меня свой незаурядный актерский дар? — Она в шутку погрозила тонким пальчиком. — И вообще в вас просто какой-то неисчерпаемый кладезь дарований!
— От вас я и не думал ничего скрывать, ни сном ни духом. Черпайте сколько угодно — этот кладезь отныне ваш!
Тут они оба захохотали — им было хорошо в этот вечер.
XIX
Провожая балерину. Дольской рассуждал о том, какая все же ответственная и почетная миссия быть актером, как трепетно нужно относиться к своему творчеству, как это должно быть увлекательно — воздействовать на души зрителей, до отказа заполняющих огромный зал. Он восхищался настойчивостью и трудолюбием артистов балета… Ксения слушала и ловила себя на том, что теперь определенно не хочется расставаться с Евгением Петровичем: пускай бы он продолжал так вот говорить о вечном и высоком, открывать свою многогранную душу, музицировать, даже читать грустные стихи. В этот вечер таинственный князь произвел на девушку неизгладимое впечатление, вскружил ей голову и, став ближе, почти покорил сердце — никто еще так красиво, романтично не ухаживал за молодой примой. Удивляясь собственной смелости, не допускавшая до сих пор подобных опрометчиво-легкомысленных шагов, она пригласила его к себе домой.
Князь, конечно, не мог упустить удобного повода провести остаток вечера с Ксенией.
В прихожей их никто не встретил.
— А где же ваша горничная? Избаловали вы, однако, прислугу, драгоценнейшая.
— Евгений Петрович, вы не представляете, — продолжала Ксения, — какая умница моя Глаша. У нее в руках все горит: не налюбуешься, когда делает что-нибудь по дому. А кулинарка какая: испечет такую кулебяку, что в лучшем ресторане не подадут! Да она и бисквиты со сливками прекрасно приготовит, и даже безе. Просто прирожденная хозяйка — на ней весь дом держится, и манеры у нее не как у других горничных — от куда что взялось? Она ведь почти девочкой из глухой деревни приехала, а я пожалела — взяла к себе в прислуги…
— Теперь-то, конечно, не жалеете, — хитроумно скаламбурил Дольской и не преминул сделать вывод: — Получается искусница какая-то из афанасьевских сказок — народная умелица! Выходит, не квасные патриоты придумали, что русский народ богат талантами… И это теперь-то, когда в Европе все обыватели стали на одно лицо! Нет, милая, Россия все же не Европа, скажу я вам!
