Передалось ли это ощущение публике? По крайней мере, один из находившихся в зале весь спектакль не отрывал от Жизели восхищенных глаз. Он впервые видел непревзойденный танец Ксении Светозаровой, и, в отличие от самой балетной феи, ему был известен источник очищения, им самим испытанного. Этот человек знал определенно, что влюблен, что наступил тот час, когда любовь овладела им безраздельно.
После привычных оваций и реверансов Ксения уединилась в своей гримуборной. Она опустилась в кресло, оглядела стены, стремясь поскорее выйти из роли, остановить легкое головокружение, сосредоточив взгляд на чем-нибудь привлекательном. Вот анонс ее дебютного выступления — фамилия напечатана маленькими буквами в самом низу. Вот броские афиши последующих спектаклей, и ее имя набрано уже крупно, со значением, в том числе на других языках (Ксения не смогла сдержать иронической улыбки). Вот легкая этажерка с программками, либретто, художественными журналами и рядом большая напольная ваза, полная высохших цветов. Справа на стене — шкафчик для грима, слева — заветная стойка с развешанными на ней пачками, пуантами, Стефанами
[162]
и прочими деталями облачения героинь постановок. Взгляд ни на чем не задерживался — балерина волновалась. Над небольшим бюро с письменными принадлежностями висела овальной формы гравюра — портрет Тальони, перекочевавший сюда из дортуара училища, рядом большой холст — один из «самоваров», любезно подаренный Дольским. Ксения всмотрелась в него и разглядела за россыпью смелых мазков какую-то глупую физиономию в маске и шутовском колпаке. Наконец взгляд девушки сам выделил то единственное, что действительно могло по-настоящему увлечь ее, помочь сосредоточиться и в то же время облегчить душу, — подаренный князем образ.
В этот момент в дверь постучали. Оказалось, как всегда, доставили цветы: роскошные розы (естественно, от Евгения Петровича), еще множество других. Среди прочих букетов один выделялся своими размерами и простотой: огромная охапка флоксов, ромашек, ирисов, наспех перевязанная атласной ленточкой. Ксения поднесла букет к лицу, и ее окутало облако нежного аромата. Что-то выпало из букета на вощеный пол. Ксения нагнулась, подняла маленькую визитную карточку: «КД. Свободный художник». Она была сбита с толку: почему Дольской прислал два разных букета? И визитки были разные. «Непонятная прихоть!» — Ксения капризно передернула плечиками. Ноздри все еще щекотал сладковатый запах флоксов — он проникал в дальние, потаенные уголки женского существа. Розы стали привычными для примадонны, а вот давно забытое благоухание отцовской усадьбы… Ксения наконец поняла, что ей сейчас нужно: она подошла к новой еще не нашедшей своего места иконе и обратила взор к великому Чудотворцу.
После молитвы, уже переодетая, Ксения все же никак не могла налюбоваться на цветы. «Как много в них содержания, мира, неисповедимой высшей мудрости! Конечно, Господь создал их совершенными, им неведомы ни дремучие страсти животных, ни изощренные, порой скрытые светскими приличиями слабости и пороки человека… Все это так, но ведь кто же, как не грешный человек, составляет сами букеты, находит неповторимые сочетания, подбирает гамму красок, как композитор использует ноты, выражая в музыке свою душу? Получается, цветы не только гармоничны изначально, а еще и отчасти одушевлены тем. кто их дарит. Они становятся не только украшением природы, но окном в чей-то вдохновенный внутренний мир! А говорят, что есть цветы, которые убивают… Убийственная красота?! Возможно ли?» Эти размышления были прерваны приходом Дольского. Дверь в гримерную прима-балерины оказалась не закрыта, впрочем, для князя не существовало понятия закрытых дверей — он был вхож всюду от элитарного салона до (по слухам, правда) Зимнего дворца. Ксения в платье цвета беж, отделанном белыми кружевами, с глухим, скрывающим шею, воротничком, заколотым крупной агатовой брошью-камеей с изящным, «сапфическим» профилем, была как-то особенно хороша. Она не скрывала, что рада видеть Евгения Петровича: эта радость читалась во взгляде, в румянце щек, в некотором беспокойстве молодой женщины. Словно извиняясь перед гостем за беспорядок (кроме самой балерины никто и не заметил бы ничего подобного), Ксения обвела комнату руками:
— Вот видите сколько сегодня цветов! Значит, спектакль удался, публика рада… Сейчас бы все это собрать и в храм — там самое место розам, хризантемам, лилиям, а здесь… Вы извините, князь, у меня даже не прибрано! Право, неловко даже! Нужно скорее все это отвезти, так будет жалко, если завянут…
— Ну, разве это повод для беспокойства? — понимающе улыбнулся Дольской. — Мое авто к вашим услугам, только нужно позвать шофера — он быстро со всем управится.
Балерина поспешила добавить:
— Но ваши флоксы, князь, они просто замечательные! Только увидела — и на сердце стало так легко, я себя почувствовала маленькой девочкой… Это радость такая — в моей уборной цветущий сад! Я так люблю, когда мне дарят простые цветы…
«Какие еще флоксы? — удивленно подумал Дольской. — Я заказывал розы — неужели перепутали?! Эти мальчишки-разносчики, черт знает что у них в голове, — ну, я разберусь!» И тут он увидел на столике огромный букет ромашек вперемешку с флоксами и ирисами. Он был даже не в корзине, точно и не из магазина, а просто в скромной вазе, но с чьей-то визиткой. Евгений Петрович быстро вынул ее и, прочитав, почувствовал, как его прошиб пот, — на сером кусочке картона значились инициалы «КД»! Но подобных карточек он никогда не заказывал. Кровь бросилась в княжескую голову: «Это что еще за фокусы? Свободный художник — „природный дворянин“? Этот мазила вздумал мне дорогу переходить?! Нет, нет! Звонцов слишком трусоват и мелковат для такого поступка. Здесь бери выше — должна быть какая-то солидная фигура… А почему бы… Ну конечно же! „Карающий дух“, страж имперских устоев — вот он, грозный соперник! Как это я сразу не сообразил?» Он расстегнул верхнюю пуговицу на сорочке, расслабил узел галстука, опустился в кресло, одновременно пряча в карман чужую визитку. Ксения, которая заметила что-то неладное, засуетилась:
— Что с вами, Евгений Петрович? Дурно? У меня есть нашатырь, я сейчас…
— Ничего-ничего, — Дольской поспешил успокоить даму. — Пустяк! Просто у вас здесь душновато.
Балерина распахнула двери настежь:
— Вы правы. Окон ведь здесь нет, и очень тяжело проветривать. Мы сами с этим всегда мучаемся. Может быть, дать вам веер?
Дольской осклабился:
— А у вас завидное чувство юмора, мадемуазель Ксения: я сейчас похож на падающую в обморок институтку? Давайте-ка лучше схожу за шофером.
Он встал, решительно направился в коридор, но Ксения успела спросить вдогонку:
— Евгений Петрович, а правда, что бывают цветы-убийцы?
Дольской оглянулся, произнес на ходу:
— Увы! Это научный факт. Если я не ошибаюсь, у магнолии ядовитые испарения — можно поставить вечером в вазу и не проснуться. Есть еще какие-то сводящие с ума экзотические растения, с Явы… Хотя черемуха наша тоже голову кружит… А зачем вам это? Если хотите знать, можно и флоксами так надышаться, что потом пожалеете… — Он погрозил Ксении пальцем. — Впрочем, я, конечно, шучу — аромат чудесный, дышите сколько угодно!
