— И наконец, дорогие друзья, — заливался сладкоголосым соловьем Ивлев, — мы и пришли в расположение замечательных воинов, заступников Веры и Отечества, прошу любить и жаловать. — Он широким жестом окинул мое подвыпившее воинство. — Особая разведывательная группа «Урал»…
Обычно, я по-хамски лез —
Знакомлюсь — руку под разрез,
И виновато «документы» проверял,—
в подтверждении нашей особенности продолжал душевно выводить Булатка.
— …и их командир, капитан Трофимов, — не обращая внимания на неуставную песню, продолжил экскурсию Барон.
Увидав любимого командира, которого ожидали только к завтрашнему вечеру, тем более в сопровождении незнакомых мне священников, я подвис. Но быстро придя в себя, поправил бандану, встал, приложил «лапу к уху» и уже набрал воздух в грудь, чтобы рявкнуть «смирно!». Однако Барон опередил меня, жестом приказав мне молчать, а остальным оставаться на своих местах. Мы, как кролики на удава, уставились на Ивлева и сопровождающих его лиц в ожидании развязки. А из палатки неслось окончание песни:
Какой-нибудь педальный конь
К груди примеривал ладонь.
И напоследок по цене
Сменил ей масть.
Барон с удовольствием дослушал разухабистую песню и кивнул в знак согласия с последующей репликой Алексия:
— Маладца, татарин!! Давай мою любимую, про фонарики!!
Барон жестом попросил новоприбывших попов оставаться на месте и сохранять тишину, а сам в лучших традициях спецназа, очень быстро и бесшумно, переместился к входу палатки медиков, откуда послышалось пожелание Ильдара:
— Булатка, подожди, не играй. Я сейчас до ветра сбегаю, а потом продолжим.
Полог отодвинулся в сторону, и на улицу вышел Ильдар. Увидев Барона, он замер, ошалело похлопал глазами, протер их кулаками и уже собрался обратиться к стоящему перед ним генералу по всей форме, но Барон неуловимым движением дернул его к себе и закрыл ладонью ему рот.
— Только вякни… — шепотом пригрозил Ильдару Барон, не позволив предупредить собутыльников о приближающемся «северном пушном зверке повышенной упитанности», — на клизмы порежу…
Ильдар покорно замотал головой, давая понять генералу, что будет молчать. Ивлев убрал руку и шагнул в сторону.
— Ох, мать ети… — только и прошептал Ильдар, сам закрывая себе рот рукой, чтобы не заржать. Он увидел представителей конфессий, стоящих ошалевшим гуртом недалеко от них, сложил увиденное с положением дел в их палатке и приготовился к цирку. А Ивлев жестами подозвал попов к себе, жестами же попросил их сохранять тишину и вошел в палатку к врачам.
— Привет святому воинству! — поприветствовал он присутствующих и тут же добавил: — Сидеть всем!!! Куда ты ломанулся, святой отец? Тебе что, с прихожанином выпить сложно?!
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — послышался офонаревший голос Зямы, — а мы тут…
— Плюшками балуемся, — закончил за него Барон.
— Так точно, — все еще находясь в оцепенении, ответил Зяма.
— Так и я бы плюшками побаловался. В компании попа и муллы еще ни разу квасить не доводилось, — сдал он с потрохами Алексия и Булатку невидимым для них «командирам».
— Вам спиртику плеснуть или самогону? — заискивающе поинтересовался Зяма.
— Спиртику, Зяма. Он полезнее вашей сивухи. А закусываете чем? Свининой!!! Хорошо живете, господа капелланы.
— Это не наше, — ожил, наконец, Алексий.
— А чьё? — продолжил допрос Барон.
— Это Зяме в госпитале дали.
— За вредность, — начал шутить отошедший от шока Зяма.
— Зяма, тебе за вредность уже пора «Героя» давать. Посмертно, — мрачно пошутил Барон. — Чего замер-то? Наливай!
Послышалось бульканье разливаемой жидкости.
— Ну, что, друзья мои, — взяв руководство пьянки в свои руки, начал Ивлев, — давайте выпьем за победу, за здоровье друзей и за единение великих религиозных конфессий: православных, мусульман и евреев!
— Иудеев, — заржав, поправил Зяма.
— И за них тоже, — согласился Барон, — ну, вздрогнули…
— …и ощетинились!!! — рявкнули все трое, закончив наш стандартный тост.
Я посмотрел на приехавших попов и едва сдержался, чтобы не расхохотаться: на лице православного была решимость набить своему собрату морду; мусульманин молился, но очень печально; буддисты пребывали в глубокой растерянности, и только раввин ехидненько улыбался, делая вид, что находящийся внутри еврей не делает ничего предосудительного.
— Зяма, — с набитым ртом обратился к Борьке Барон, — а ты не боишься свинку-то жевать?
— А чего мне бояться?! — удивился Зяма.
— Говорят, если вовремя обрезанный еврей регулярно ест свинину, у него крайняя плоть снова отрастает!
Палатка затряслась от хохота.
— Мне не страшно, — ответил Зяма. — Если отрастет, съезжу на Израильщину, а там или отрежут лишнее, или отгрызут…
Палатка снова затряслась от смеха, а раввин стал мрачнее тучи.
— Булатка, а ты-то чего ржешь? — не унимался Ивлев. — Ты ж мусульманин!
— Я на войне, — с усмешкой ответил тот.
— И что? — не зная тонкостей ислама, продолжил допрос Ивлев.
— Раз я на войне, то свинину мне можно. Это не считается грехом, — пояснил мула.
— А спирт жрать и по бабам шляться?! — не унимался Барон.
— Что вы ко мне пристали, товарищ генерал-майор? — испугался Булатка. — Вон, Алексий не только в пост свинину с самогоном трескает. Он и по бабам шляется чаще меня.
— Если бабы кошерные, — подлил масла в огонь Зяма, — то можно и в пост.
Ивлев заржал, Зяма тоже. Алексий и Булатка молчали.
— Зяма, давай еще по одной, — потребовал Барон. — Булатка, а ты бы спел, что ли?!
— Про фонарики, — попросил Алексий.
— Падре, — вмешался в составление «плей-листа» Зяма, — задрал ты уже со своими фонариками.
— Ты, еврейская морда, мне не указывай! — огрызнулся Алексий.
— Чего?! — угрожающе протянул Зяма. — Ты сейчас договоришься и завтра в качестве опохмелки ты у меня клизму получишь. И кореш твой тоже!
Угроза возымела действие, и Алексий замолчал. Поняв, что победа осталась за ним, Зяма потребовал:
— Маэстро, любимую!
— Ильдара дождаться нужно. Он отлить вышел, — ответил певец.
— Да черт с ним, — не согласился Барон. — Хотя, Алексий, слетай на разведку. Узнай, где наш писькин доктор шляется, — привычно обозвал Ильдара Барон, памятуя о его гинекологическом прошлом. — А ты, Булатка, жги!
По улице жмуром несут Абрама,
