Внезапно поднявшись, он крикнул через занавеску, закрывавшую вход:
— Эй, псы, кончайте зализывать раны! Поспешите обойти все отряды и сказать, что перемирие, заключенное в этом шатре, должно соблюдаться во всей армии и в персидском войске. Кир просил меня их предупредить.
Он прислушался к поднявшейся в прихожей суматохе и молча подошел заглянуть за боковые занавески. Затем он вернулся на свое место и снова принялся разглядывать светильник.
— Дай мне минуту, — прошептал он, почесывая бороду, — и я придумаю, как покончить с Мидийской империей.
— На такое дело я тебе дам много минут.
— Да. Теперь, в этот самый момент, никто из находящихся с той стороны занавесок не может уверенно сказать, кто кого пленил, ты меня или я тебя. Я позаботился избавиться от свидетелей. Можешь подобрать свой нож, Кир. Пусть я буду твоим пленником. — Он насупил лохматые брови. — Ты потребуешь сдать мой лагерь. Мои армяне послушают меня, а мидяне должны будут подчиниться, понравится им это или нет. Посмотрим — предположим, мои войска расположатся позади твоих, и оружие их будет сложено где-то неподалеку. Проходит неделя. Рассвет нового дня, Кир. Теперь подумаем об Астиаге, появляющемся против нас. Поскольку он послал меня вперед сделать грязную работу, то не может напрямую наблюдать за нашими действиями. Шпионы? Они повсюду вокруг; но они не смогут причинить нам вреда, поскольку докладывают лишь то, что видят. Астиаг слишком долго ласкал женщин и не руководил сражениями. Он сразу бросится вперед, чтобы уничтожить тебя, и использует всадников как отвлекающий маневр.
— И, увидев, что я выехал вперед один, — добавил Кир, — мои персы поспешат меня приветствовать.
— Верно. А гирканцы последуют за ними, посмотреть, что происходит. Они все перейдут на твою сторону… Затем, имея кавалерию.., моих вооруженных армян, ты окружишь Великого царя и его состоящую из мидян охрану… Не захотят ли они получить другого, более умного вождя? Мы сможем им такого предложить. И это будет Кир, царь мидян и персов.
Кир рассмеялся:
— Гарпаг, разве не ты говорил мне, что мудрый вождь окружает свои действия паутиной лжи? Не пытаешься ли ты сделать именно это и обмануть меня?
Не выказав ни признака гнева, армянин покачал седеющей головой:
— Простые уроки ты усваиваешь очень быстро, Кир. Не сомневаюсь, тебя удивляет, почему я, решив предать Астиага, выступил против тебя в кровавой битве две недели назад? Это было необходимо, чтобы обмануть Астиага. Толстый сынок Киаксара, может быть, ленив, но он не глуп. Он не должен почуять ловушку, которую мы готовим ему в этих горах. — Быстрыми шагами подкравшись к занавеске, Гарпаг откинул ее. Снаружи не было никого, кроме нескольких раненых персов. Удовлетворенный инспекцией, Гарпаг тихо сказал:
— Сын Камбиса, ты должен заучить и второй урок. Когда мы захватим Астиага в плен, это может показаться тебе блистательной победой. Но мы захватим всего лишь номинального царя, переодетого актера, доигравшего свою пьесу до конца. Победа придет к нам, только если мы захватим его город с его сокровищами и двором Мидии — прежде чем другие смогут собрать свои силы в Экбатане. — Он поднял покрытое шрамами лицо к бледному дневному свету. — Да поможет тебе твой бог стать царем мидян и персов! И тогда, Кир, я полагаю, ты поверишь тому, что я тебе говорю сейчас.
Поскольку Кир слишком устал и ему надоело слушать Гарпага, он не мог испытывать никаких других чувств, кроме надежды.
* * *
Через десять дней всадники из караванов и иностранные шпионы разнесли по дорогам, ведущим от Парсагардских гор, поразительную новость. Великая армия Мидии взбунтовалась; ее воины сложили оружие перед царьком Аншана. Мидянин Астиаг захвачен в плен персом Киром. Кир не убил Астиага; он не выжег пленнику глаза раскаленным железом. Вместо этого Кир заключил его под стражу в своем дворце как заложника.
Гонцы, отправившиеся по западным дорогам, сообщили новости в Шушане и поспешили в Вавилон, где правил Набонид. Те же, кто поскакал по северной дороге в Экбатану, были перехвачены, прежде чем смогли передать свои вести.
КЛЯТВА В МИДИЙСКОМ ЗАЛЕ
Это случилось, потому что Кир не смог заснуть в ночь после своей бескровной победы у горных ворот Парсагард.
Поэты закончили хвалебные песни, военачальники отправились в новый лагерь на поиски своих подразделений, и праздничные огни искрами вспыхивали в темных горах. Один образ беспокоил Кира — жирное лицо Астиага, мокрое от слез в тот момент, когда слуги снимали с него доспехи из железных пластин, а он стоял перед ними в одной грязной рубашке и штанах для верховой езды. Одно воспоминание изводило Кира, настойчивое, как оса. То, что сказал ему повелитель войска Гарпаг на рассвете в своем шатре.
Все произошло именно так, как предсказал армянин. В этом сомневаться не приходилось. Теперь Гарпаг спал в том же шатре, а Кир размышлял в зале приемов, где все еще не было крыши, под наблюдением любопытных охранников. Кир тоже утомился, но пытался в тишине отыскать в памяти ускользающие от него слова, мучившие его, — ложь, выглядевшую как правда. Действительно Астиаг выглядел будто актер, лишенный костюма. После победы. Но победа еще должна была прийти, не раньше чем Кир с Гарпагом захватят Экбатану.
Кир думал до тех пор, пока эти слова не стали припевом, как журчание реки внизу. Он слушал реку и успокаивался. Река говорила новым голосом, защищала его. И он почувствовал, как его дружелюбный фраваши придвинулся ближе, о чем-то предупреждая.
Свет вспыхнул в потемках, в которых блуждали мысли Кира. Он негромко засмеялся и выбросил руки вверх. Победа придет, когда они захватят Экбатану, но не к Киру, а к Гарпагу. Потому что в этом мидийском городе Гарпаг, великий военачальник, объявит о бунте персов — да, после того как сам побил их в первом сражении — и о пленении Астиага. Там, в своей цитадели, повелитель войска сплотит вокруг себя всю силу мидян, он, возможно, — да-да, конечно — назовет своей марионеткой какого-либо сопляка из рода Астиага и отречется от Кира Ахеменида как от глупого актера, сыгравшего свою роль, а надеявшегося обратить ее в реальность. Эту цель Гарпаг прятал за ширмой полуправд, более обманчивых, чем сама ложь. Гарпаг мог не сомневаться, что доведет дело до конца, поскольку Астиаг был непопулярен, а Кир неизвестен в Экбатане, столице Мидии.
Как только сын Камбиса ясно увидел свой путь, он сразу начал действовать. Большой лагерь Парсагард весь спал, кроме Митрадата и вождей Трех племен, которых Кир вызвал для срочной беседы, состоявшейся по дороге к северному ущелью. За ним следовали все оставшиеся в живых из его сотни, и каждый разбудил по одному другу, и все они вели запасных лошадей. Они захватили с собой некоторые отобранные у мидян знамена, а также инкрустированные золотом доспехи Астиага, дремавшего в жилом дворце Кира, и его нелепый шлем с головой грифона, у которого вместо глаз сверкали драгоценные камни. Сам Кир надел лишь шапочку персидских всадников, гладкий плащ и держался внутри группы из ста сорока избранных наездников.
