Кир не мог привыкнуть к изменениям, происшедшим в Парсагардах. Когда его окружали люди — а так он проводил значительную часть дня, — хранители закона не высказывали своего мнения, если он их не спрашивал. Знакомые вожди из Десяти племен почти потерялись среди представителей сатрапов и посланников дворов, о которых он едва помнил, хотя никогда не жаловался на память. Ему казалось, будто какие-то абсолютно неизвестные ему люди принесли сюда свои проблемы, связанные с эпидемиями, засухой, наводнениями и набегами врагов, и все они всегда спрашивали, что Великий царь собирается с этим делать.
Хотя Кир делал все возможное, чтобы вынести суждение или оказать помощь, но, принимая решения по вопросам, находившимся вне его поля зрения, он чувствовал серьезные затруднения. С такими проблемами и стремлениями — он даже не всегда мог отличить одно от другого — следовало иметь дело людям, имевшим опыт в данной сфере деятельности. Он немедленно нашел средство, решив назначить своих представителей, которые должны были отправиться из Парсагард в различные области и разбираться со всеми проблемами на местах. Чтобы удовлетворить самые разнообразные потребности, нужно было посылать строителей, солдат, врачей, счетоводов и просто дипломатов. Хотя он понимал, такое содействие через заместителя не снимало с него ответственности за результат. В последующие годы вместе с рабочими представителями он отправлял также людей для составления отчетов — их затем стали называть «царскими глазами и ушами». Еще ассирийцы полагались на таких информаторов, хотя те не находились в личном качестве на службе у монархов. Кир начинал испытывать чувство здорового восхищения к государственным мужам Ашшура, хотя ему претило, что они заставляли огромные массы людей строить для себя города, тот же самый Ашшур, город Саргона, или Ниневию. Кир сказал себе, что в его владениях главного города не будет.
Кир не имел ни малейшего желания править как Ашшурбанипал. Египетские скульпторы, доставившие ему макет образа духа-хранителя, который предполагалось поставить наконец — поскольку отец так этого и не сделал — у входа во дворец, сильно удивились, когда Кир вдребезги разбил о землю глиняный макет. Они изобразили ассирийского духа с четырьмя крыльями и царским венцом, вооруженного, бородатого воина. Такого же Кир видел на руинах города Саргона.
Скульпторы бросились ниц на землю.
— Что же тогда желает Владыка земли? — осмелился прошептать один из них.
— Разве духи носят обувь и короны? Разве им нужен меч, чтобы защищать себя?
— Безусловно, нет.
Кир подумал о своем фраваши, не появлявшемся с ним рядом за все время его путешествия на запад.
— Не верю, чтобы кто-либо из нас видел портрет духа, — заметил он. — Изобразите мне, мои мастера, доброго духа, спускающегося с неба без одежды, свойственной смертным, и без оружия. Клянусь семью звездами, неужели, чтобы изобразить силу, вам нужно изваять кузнечный молот?
— Нет, конечно нет! Как велика мудрость нашего властелина!
Когда Кир ушел, скульпторы постарались, как могли. На белом куске известняка они вырезали странную фигуру: у нее было четыре ассирийских крыла и простое одеяние, ее босые ноги не касались земли, а корону ей заменили поднимавшиеся вверх цветочные стебли, имевшие сходство с египетскими лилиями. Дух вскидывал руки в благословении или молитве. Ничего подобного этой фигуре хранителя двери Кира никогда больше не было создано. (По странной воле судьбы этот хранитель входа уцелел, когда в земле исчезли все Парсагарды, кроме нескольких мраморных мостовых, ступенек и фрагментов колонн. Статуя сохранилась в течение долгих веков, чтобы озадачить археологов современного мира, охарактеризовавших ее как удивительного демона или странный портрет самого Кира.)* * *
Однажды ночью, в самые первые ее часы, Кира охватило безумие.
Он не находил покоя в своем доме. Кассандана ворчала на него, если он появлялся в жилых покоях. Его первая жена потяжелела от еды, ее служанки заполнили все комнаты. Она вся сверкала звездным блеском драгоценностей, но просила его больше думать о царской славе и перевезти все захваченные сокровища в их дом, а для хранения построить специальное, окруженное стеной здание. Хотя Кассандана не упоминала о другой женщине, но она ревновала к дочери Губару, сопровождавшей его в поездках. Будто ненароком она спрашивала, неужели ему так дорог Шушан, что он пренебрегает Парсагардами, городом, где родился его первенец. Чтобы порадовать ее, Кир приказал строителям начать возведение каменной стены на горе вокруг разраставшихся Парсагард.
Камбис тоже утратил сходство с тем мальчиком, который ухаживал за своими пони и гордо отправлялся с Киром на охоту. Теперь Камбису уже было более двадцати лет, и он молча стоял на аудиенциях позади отца. Нервный и раздражительный, он проявлял нетерпение при долгих обсуждениях с участием переводчиков. Воспитанный и образованный иностранными учителями, он мог читать и говорить на основных языках государства — персидском, эламском и арамейском. Он понимал все, о, чем говорилось, хотя Кир замечал, что, принимая решение по проблеме, сын обращался к советникам или записанным законам.
Неожиданно Киру захотелось взять сына в следующую поездку. Путешествуя вдвоем по незнакомым территориям, они смогли бы обмениваться мыслями. А пока он знал о взглядах сына меньше, чем о точке зрения старика Гарпага, находившегося от него на расстоянии тридцати дней пути. Однако Кассандана слезно упросила хранителей закона, и они напомнили Киру, что наследник трона Ахеменидов не может покидать земли царства вместе с отцом.
Тем вечером, когда солнце село, Пастух не встал с трона слоновой кости и не направился, как обычно, ужинать в свою резиденцию. Управляющий с длинным жезлом, украшенным золотой головой орла, проводил придворных к выходу из зала, но, поскольку Ахеменид остался сидеть, многие из них остались ждать снаружи, в портике.
Кир хотел побыть один в зале, после того как последний отблеск заката погас. Однако рабы отложили свои метелки, которыми гоняли мух, и зажгли серебряные маннийские масляные лампы. Пламя заплясало на белых колоннах, поднимавшихся в темноту. В тишине до Кира донесся голос реки. Прошли годы с тех пор, как Ахеменид прислушивался к нему как к голосу Анахиты. Теперь эти звуки говорили лишь о стремительном движении и журчании воды над камнями. Возможно, порождение Вавилона, мудрая Амитис, заняла место танцующей в пене Анахиты.
Кир чувствовал, что в нем происходят перемены, но больше их не понимал.
У него появилось дурное предчувствие, которое будто нашептал ему фраваши. Старые друзья Кира или умерли, или, получив должности, разъехались и пропали из вида. Мечта объединить все горные народы оставила его, когда он понял, что уединенным горным областям нет конца. Вершины Аншана были связаны с предгорьем Элама, оно, в свою очередь, с полями Вавилонии. Владение мидян не имело ни границ, ни цели. Поставленная Киром цель привести все не похожие друг на друга народы к дружескому согласию оказалась недостижимой; за армянами ждали каппадокийцы, за ними народ Мидии, связанный с лидийцами, а те — с морскими греками. Что еще ожидало его на западе? Области, расположенные к востоку от крепости германиев, он вообще никогда не посещал. К тому же его встревожили мудрецы из Милета. Он хотел, чтобы хоть один греческий ученый находился с ним рядом во время поездок, чтобы было с кем обсудить необходимые дела. По правде сказать, на западе Кир слишком долго жил в городах с кирпичными стенами. Не утратив инстинктов кочевника, он чувствовал возникающее в нем напряжение, когда ему приходилось заботиться о больших массах людей. Жители города бессознательно стремились держаться вместе. Кир был приучен заботиться о стадах животных. А с людьми можно ли обращаться как со стадами, которые нужно кормить, забивать, разводить и перегонять? Мысль была безумной, и внезапно она наполнила Кира страхом.
