Свое сравнение Ксенофонт заканчивает резкой критикой морали современного ему персидского воинства. Он считает, что Кир тренировал бойцов для борьбы с врагом и соответственно их вознаграждал. «Нынешние генералы тешат себя надеждой, что нетренированные люди будут служить так же, как тренированные. Теперь ни один из них не выходит на битву без помощи эллинов… В наши дни персы менее религиозны, менее послушны долгу перед своими соплеменниками, менее справедливы к другим людям, менее отважны на войне. Если же кто сомневается в моих словах, пусть он сам изучит их поступки».
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Хотя мир первого Ахеменида не так далек от нас, как Луна доктора Айлиффа, все-таки это пробел в истории. Эта книга, соответственно, не научный труд по истории и не исторический роман. Чтобы написать роман, нужно знать мизансцены. Автор может сочинить интересные ситуации для своих персонажей, но не сможет абсолютно правильно придумать одежду, которую они надевают по утрам, часы, по которым они определяют время, и привычные для них повседневные занятия, если только эти персонажи не жители Утопии или не гиперборейцы.
Эта книга представляет собой попытку в воображении вернуться в мир Кира, на двадцать пять веков назад. Она не придумана, а составлена из известных фрагментов и открытий, ключевых для природы этого народа. Кир изображен таким, каким мог быть сын мелкого царька Аншана. Легенда, конечно, очень быстро наделила его тайной рождения, сообщив, что его матерью на самом деле была Мандана, царственная дочь Астиага; что ребенка переправили к пастухам — избитая история древних рассказчиков, — чтобы те с ним покончили, но честные крестьяне сберегли ему жизнь, и впоследствии его происхождение благополучно было установлено. Геродот вводит в легенду фигуру Гарпага и добавляет еще один «бородатый» анекдот о полководце, которому, обманутому злым царем, невольно пришлось съесть мясо своего убитого сына. В таком смешении легенд может быть лишь очень незначительная правдивая основа.
Все основные персонажи этой книги существовали. Некоторые второстепенные персонажи, например Виштаспа, изображены на основании довольно устойчивых легенд. Несколько еще менее значимых имен, таких, как «Амитис» и «Абрадат», взяты у Ксенофонта, который мог о них слышать. Имена появляются в наиболее знакомых формах и могут иметь латинское, греческое или клинописное древнееврейско-арамейское происхождение. Однако близким к Киру иранцам и представителям других народов я пытался давать имена так, как они произносились в то время, без лингвистических окончаний — «Губару» вместо греческого варианта «Гобрий». Само слово «Персия», конечно, происходит от греческого названия для первоначального «Парса» или «Парсуаш». Так же и географические названия на родине Кира — например, Каспийское море называется Гирканским. Кир и его сторонники фактически исследовали очень много новых для себя территорий и придумывали для них описательные названия: Голубые горы, Горькие воды или Травяное море, как с незапамятных времен поступали и другие путешественники. Основным ориентирам, например Тигру и Евфрату, даны современные названия. Расстояния исчисляются в милях, но часто даются как было принято, во времени перехода на это расстояние, пешком или верхом. Новый год в Персии и Вавилоне празднуется, разумеется, в день весеннего равноденствия, примерно 20 марта. В Персии это до сих пор так.
Помните, что мы имеем дело с доисторической эпохой. Все подтвержденные исторические даты, связанные с Киром, включая знаменитый цилиндр, с описаниями могут поместиться на шести страницах, не более. На этих страницах можно довольно легко проследить за Киром, когда он приближается к Сардам или Вавилону, но, отъезжая восточнее Вавилона, он исчезает практически полностью. Кроме того, эти легенды за двадцать пять веков резко преобразились. Слова Ездры и Исайи дошли до нас со страниц Ветхого Завета, зороастрийские молитвы сохранились в более поздних Гатах; Геродот наблюдал Персидскую империю в период упадка примерно в то же время (как и Ктесий, Диодор, Сикулий и Плутарх после него). Страбон, однако, наряду со своими географическими сведениями дает много подробностей о более древних обычаях. В персидской эпопее о царях «Шахнаме» среди мифов о сотворении мира, подвигах Джамшида в конфликте между Ираном и Тураном Кир вообще отсутствует. По иронии судьбы наиболее полно открыли реального Кира археологи, обнаружившие так много следов эпохи Ахеменидов. Никогда не забуду тех часов, которые мы провели в дискуссии с покойным Эрнстом Херцфельдом, работая в Персеполе, и дней с Джорджем Камероном в горах Мидии.
Я также благодарен мудрым и терпимым замечаниям Джона Розенфилда об этом послесловии.
По случайности во время Второй мировой войны меня послали на территорию между современными Турцией и Афганистаном, составлявшую когда-то центр империи Ахеменидов. В ту пору археологические раскопки были доступны для любого исследователя, и они направили меня в музеи Багдада и Тегерана и их превосходные библиотеки, где я провел долгие счастливые часы в свободных исследованиях. В эти три года у меня возникло желание воссоздать жизнь Кира по разнообразным находкам археологов.
Но во времена Кира эти «источники» не могли быть сопоставлены и не могли содержать отличающуюся от других точку зрения на события. Когда Кир был царьком Аншана, арийские поэты воспевали реальные для них традиции; из мечты о спасении возникали зороастрийские гимны; Исайя выражал неугасающую надежду освободить свой томящийся в плену народ; все остальные малоизвестные народы жили и страдали или праздновали победы. Тогда не было ни Востока, ни Запада, а слова «Европа» и «Азия» еще не были придуманы. Предубеждение против всего, что восточнее Афин, не существовало до того дня, когда великому детективу Шерлоку Холмсу потребовалось напомнить читателям: «В Хафизе столько же смысла, сколько в Горации».
