Сулейман попытался представить то, о чем сказал грек, и улыбнулся:
— Хотелось бы и мне увидеть такое наяву.
Ибрагим мгновенно оценил блага, которые сулила идея его господина. Венецианцы получат привилегию быть первыми друзьями турок, а венецианский флот стоит того, чтобы им пользоваться. Греческое меньшинство получит больше прав, а Ибрагим был греком. Кроме того, в Юго-Восточной Европе вокруг Дома Османов сплотится группа людей, добивающихся мира. Ибрагим будет весьма рад действовать в составе такой лиги воинов мира против главы Дома Габсбургов, руководившего воинственной империей.
И еще. Проницательный ум грека стремился учесть самые отдаленные возможности. Новая идея Сулеймана могла воодушевить угнетенных европейских крепостных раятов, простой народ, крестьянство. Но если будет возможно убедить одно-два поколения турок не прибегать к оружию, они значительно ослабнут. Ведь не зря среди турок ходит изречение: «Отними у людей оружие, и они утратят силу».
Воодушевление вновь сменила горечь. Только Сулейман с непобедимой армией наготове мог разыгрывать роль гуманиста в эпоху войн.
Тем не менее он был серьезен в своих намерениях. Осада Родоса произвела на молодого султана неизгладимое впечатление.
По возвращении в Константинополь его поразил восторженный прием горожан. Когда Сулейман выехал из Больших ворот, чтобы отправиться в мечеть на пятничный намаз, по обеим сторонам дороги, подметенной и посыпанной песком, стояли толпы людей. Впереди него скакали верхом паши в кафтанах, отороченных по краям мехом. Позади султана ехали Ибрагим и оруженосцы в белых сатиновых накидках, вышитых золотом. По бокам находились лучники его личной гвардии, настороженные, как цепные псы.
Зрители вытягивали шеи, чтобы хорошо рассмотреть проезжавшего султана. Бросали перед ним роскошные цветы, становились на колени, чтобы подобрать песчинки, разлетавшиеся из-под копыт его скакуна. Люди бормотали его имя в сочетании со словом «счастливый».
Удача сопровождала Сулеймана как невидимый благожелательный ангел. Падение Родоса. Рождение сына от Гульбехар. После Родоса подчинились многие другие острова и крепости в отдаленных землях. Посыпались послания с поздравлениями не только из Венеции, но также от наместника в Мекке, крымского хана. Против всяких ожиданий прислал поздравление злейший враг — шахиншах Персии. Пришло поздравительное послание из почти незнакомой Москвы.
И все же, когда Сулейман приехал и встал на колени в отведенном ему месте сумрачной мечети, он физически ощутил запах свежей выкопанной земли во время рытья траншей, смрад, исходивший от больных и раненых, которые лежали на влажной земле Родоса. На лбу султана выступил холодный пот, прошибавший его по ночам, когда он ворочался под шерстяным покрывалом в хижине, которую упрямо отказывался покинуть. Он мучился в ней один, слушая, как стекают на крышу с веток капли дождя, укоряя себя за опрометчивость и безвыходное положение.
Об этом он никому не рассказывал. Во-первых, потому, что султан османов не мог достаточно ясно и четко объяснить свои дурные предчувствия или надежды. А во-вторых, он не считал нужным вообще что-либо объяснять. В своем лаконичном дневнике Сулейман записал обычную фразу: «Аллах подарил победу падишаху». Однако после Родоса в его дневнике постоянно упоминаются дождь, буря, люди и животные, увязшие в грязи и страдающие от болезней, а также разливы рек и снова дождь, дождь, дождь. Такие записи стали его навязчивой идеей.
Отвращение к войне после Родоса обнаружилось и в поведении султана. На следующую весну уже не били в барабаны в честь очередной завоевательной кампании. Такие кампании вообще не проводились в течение трех лет. Это была первая передышка в войнах с тех пор, как четырнадцать лет назад Селим извлек из ножен меч Османов.
Но пользование мечом входило в обязанности турецких султанов. За умиротворенной территорией лежала «зона войны» — земли гяуров, которые мусульмане были обязаны покорять силой оружия. Со времен Эртогула эта священная обязанность исполнялась неукоснительно, исключение составил короткий период правления деда Сулеймана — султана Баязида, отшельника и мечтателя. Так что, положив конец завоевательным походам, Сулейман нарушил бы древний обычай. Он не мог себе представить, к каким последствиям это привело бы.
В то же время молодой правитель решительно изменял средства и методы ведения войны. Он избавился от того, что называлось армией старого типа. А для него это значило больше, чем, например, для Генриха VIII смена кабинета министров. Потому что в эпоху правления Османов руководители режима несли прямую ответственность за все, что происходило в нижестоящих инстанциях. Дряхлеющий Пири-паша владел печатью падишахства и на самом деле нес на себе бремя административных обязанностей.
Когда Сулейман сообщил Пири-паше об освобождении его от административных обязанностей, резко очерченное лицо старика сморщилось в печали. Казалось, он не мог поверить, что не совершил никаких промахов. Как бы в оправдание Пири-паша стал бормотать что-то о новой разновидности ярко-красных тюльпанов, которые он теперь вырастит.
Сулейман знал, что лошади так привыкают к постромкам, что на вольном выпасе рвутся за изгородь, когда видят проезжающий обоз.
— Теперь ты сможешь выращивать свои цветы, Пири-паша, — поддержал он старика. — Клянусь, сможешь полностью располагать своим временем.
Но когда султан сообщил о громадной пенсии в двести тысяч асперсов, которую он назначил отставному визирю, Пири-паша поблагодарил его за доброту без всякой радости. Теперь деньги мало что значили для него.
Хотя высокопоставленные лица режима ожидали это, они все-таки не смогли скрыть досады, когда султан назначил первым визирем падишахства Ибрагима. Грек получил столь высокое назначение через головы чиновников, занимавших более важное, чем он, положение. Кроме того, Ибрагим был удостоен звания бейлербея Румелии — командующего Европейской армией. Это возложило на него бремя ответственности, равное его новому положению. (Два других паши были ветеранами-албанцами, косноязычными и склонными подремать прямо в поле в перерыве между сражениями.) Перед назначением состоялась беседа султана с греком. Сначала Ибрагим не хотел принимать столь ответственный пост. Его беспокойный ум почуял в нем немало опасностей. Ведь могло возникнуть недопонимание между ним и султаном, кроме того, его постоянно будет преследовать шепот завистников. Вспоминая Селима, грек опасался припадков гнева и со стороны Сулеймана. Но султан мотивировал назначение Ибрагима визирем так убедительно, что тот стал прислушиваться. Султан доказывал, что желает видеть в нем не просто слугу, но деятеля, способного разобраться во всех сложностях управления падишахством. Сулейману был нужен визирь с творческим, а не обычным умом. До сих пор не было прецедента, чтобы султан и визирь были так молоды. Но что в этом плохого?
Все еще колеблясь, Ибрагим попросил своего господина дать обещание, что тот и сделал:
— Я никогда не уволю тебя со службы по капризу.
Этому новый Носитель бремени поверил. Он знал, Сулейман не способен нарушить обещание.
