У каждого воина была запасная лошадь, доспехи их состояли из кольчуги, шлема и щита. Каждый был вооружен двумя луками — один для дальних расстояний, другой для быстрой стрельбы — тридцатью стрелами, саблей или обоюдоострым мечом и кинжалом, у большинства висели на плечах длинные копья; у кое-кого были дротики.
Тумены двигались в плотном порядке — разделяться было бы самоубийством — и таким же образом останавливались на ночлег. Каждый военачальник должен был находиться в определенном месте, на определенном расстоянии от знамени эмира. Так что путаницы не возникало даже в темноте. Темники — командиры туменов — хотя и ехали непринужденно, держали воинов в почти боевом строю. Этот широко расчлененный порядок позволял лошадям щипать траву на редких островках зелени среди песков.
Примерно за час до полудня карнаи снова трубили, и воины останавливались, чтобы дать отдых лошадям. Самые слабые животные уже издыхали от недостатка воды.
Под вечер разбивали лагерь на заранее выбранном разведчиками месте. Увенчанное полумесяцем знамя Тимура с конским хвостом ставили перед его павильоном, и вокруг него поднимались шатровые дворцы.
Затем следовало довольно волнующее событие, строевой смотр. Когда все темники подводили свои тумены и вставали лагерем, раскатывалась дробь тимуровых литавр. Снова сев в седло и собрав приближенных, он ехал к центральному знамени, барабанщики шли впереди него с оркестром — флейтами, дудками, трубами.
Под пронзительные звуки дудок, до того быстрые, что слух едва успевал следовать за ними, лошади поднимались на дыбы, и их сурово осаживали. Гремели медные тарелки, и хор отборных певцов, закрыв глаза и запрокинув головы, затягивал песню о доблести и радостях войны.
В багровом свете заката военачальники на рысях ехали к знамени, их головы в косматых меховых шапках подскакивали над конскими гривами. Под мехами и кармазином блестела сталь, пронзительной песне вторил глухой стук копыт. Звяканьем убранных серебром уздечек и единым громким возгласом они приветствовали Тимура:
— Хур-ра!
Когда последний темник с сияющей на смуглом лице гордостью собственным великолепием и величием своего повелителя проезжал мимо, Тимур спешивался и вместе со своей свитой шел ужинать. Даже в пустыне он одевался в самые роскошные вышитые шелка и парчу.
После наступления темноты к нему приходили в свете фонаря с донесением командиры разведчиков, шедших на несколько миль впереди войска. Тимура ставили в известность о состоянии лошадей и о количестве больных.
Тимур торопился миновать пески и не допускал ни задержек, ни отставаний. Отставшему набивали песком сапоги, вешали на шею и заставляли целый переход идти пешком. Если он снова отставал, его ждала смерть.
К концу третьей недели войско вышло в холмистую зеленую степь, где в лощинах стояли туманы. Там, на берегу реки, оно постояло лагерем, давая отдых лошадям, потом переправилось через нее тумен за туменом. Реку назвали Сары-Су, что в переводе означает Желтая Вода
.
Воины поражались протяженности степей, напоминавших им море своим волнистым однообразием. Приблизясь к двум горам, названным Большая и Малая, они стояли, пока Тимур с военачальниками взбирался на более высокую и разглядывал оттуда зеленые степи, простиравшиеся до горизонта за фиолетовую тень горы. Было начало апреля, степь голубела васильками. В дикой пшенице бегали куропатки, в небе кружили орлы. Сквозь дымку тумана сияло золото далеких пресных озер. И за все это время, повествует хроника, воины не видели ни людей, ни возделанной земли.
Кое-какие признаки людского пребывания были заметны — верблюжьи следы в сырой земле, кострища, навоз, оставленный конским табуном. То и дело воины ехали по человеческим костям, вымытым из неглубоких могил зимними грозами.
Теперь татары ежедневно охотились впереди войска. Привозили диких кабанов, волков, нескольких сайгаков. Мяса было очень мало — овца стоила сто кебекских динаров
. Тимур приказал не печь ни мяса, ни хлеба. Обычной едой была болтушка из муки с мясом. На смену ей пришел густой, приправленный травами суп.
Чтобы приободрить начавших голодать людей, военачальники ели из одного котла с ними. В суп шли охотничья добыча, найденные птичьи яйца, все больше трав. Вскоре воины стали получать его по одной тарелке в день. Войско двигалось, ища по пути коренья и перепелиные гнезда. Запас муки подходил к концу.
Лошади благодаря превосходным пастбищам были в хорошем состоянии, но жертвовать ими ради еды было нельзя. В этих землях человек без коня был небоеспособен, и потеря большого количества лошадей явилась бы катастрофой. Положение становилось все хуже, и военачальники стали задумываться, что ждет их впереди. Поворачивать обратно было рискованно, пришлось бы снова идти через пустыню с ослабевшими воинами, Золотая Орда почти наверняка появилась бы из своего чистилища невидимости и превратила бы отступление в кошмар. В этом бедственном положении Тимур приказал тавачи разрешить командирам флангов устроить облавную охоту.
До сих пор разрозненные всадники привозили дичь, какую удавалось подстрелить впереди туменов. Теперь сто тысяч воинов растянулись в линию на тридцать миль. Центр оставался неподвижен, а фланги описывали полукруг, сгоняя внутрь всех четвероногих. Несколько отрядов поскакало замкнуть с севера сужавшийся проход.
Замкнувшийся круг стал сжиматься. Даже заяц не мог бы проскочить между изголодавшимися татарами, и животные, почувствовав погоню, безумно заметались — неслись олени, бросались в наступление кабаны, пытались прорваться сквозь окружение волки, неуклюже улепетывали медведи, самки сайгаков жались к самцам.
Некоторые животные в смыкавшемся круге вызвали у татар удивление. Хроника упоминает об оленях крупнее буйвола, каких они видели впервые — почти наверняка то были лоси. Тимур, как предписывалось правилами охоты, первым въехал в круг и поразил стрелами нескольких сайгаков. Его владение луком неизменно вызывало восторг у воинов. Большинство их могло натянуть тетиву только до груди, а эмир благодаря огромной силе рук и плеч оттягивал оперенный конец стрелы до уха.
Наконец-то мяса оказалось в изобилии. Татары убивали только самых жирных животных и устроили незабываемый пир.
Тимур не дал воинам долго наслаждаться праздностью. На другой день тавачи поехали с приказом собрать тумены на смотр. Час спустя появился Тимур, наряженный для этой церемонии, его белая горностаевая шапка сверкала рубинами, в руке он держал жезл из слоновой кости с золотым набалдашником в виде бычьего черепа, следом за ним ехала свита.
Темники, когда к ним подъезжал эмир, спешивались и склонялись к его стремени, потом шли рядом с ним пешком вдоль строя своих воинов, прося обратить внимание на их стать и силу, на великолепное состояние оружия. Тимур вглядывался в смуглые знакомые лица — словно бы отлитых из бронзы барласов, поджарых сульдузов, подтянутых джелаиров и диких бадахшанских горцев, с которыми сражался на «крыше мира».
Эмир остался недоволен. Под вечер у знамени загремели большие литавры, бронзовые, обтянутые воловьей кожей полусферы. Им отозвались лагерные барабаны, тумены тут же разделились на тысячи и выстроились в боевой порядок. Пожалуй, эти сибирские степи ни до ни после не видели подобного воинства. Беки поспешили занять свои места в строю, и от одного фланга до другого, между которыми было несколько миль, раздался возвещающий атаку возглас:
