В Пёрл-Харборе главнокомандующего встречали ряды кораблей — на палубах выстроились в белой форме стоящие по стойке «смирно» экипажи. Нимиц с группой офицеров поднялся по сходням на борт крейсера приветствовать президента; отсутствовал лишь Макартур. После напряженной паузы президент и сопровождавшие его лица собрались покинуть корабль, но в это время прозвучал автомобильный сигнал. На причал дока въехал большой открытый автомобиль, сделал круг и остановился у сходней. Вышел Макартур, в кожаной ветронепроницаемой куртке, отутюженных брюках и небрежно натянутой на голову фуражке с золотым кантом. Его неожиданно вызвали из Австралии на встречу с президентом — первую встречу с главнокомандующим за семь лет. Макартур прибыл с единственным помощником, без всякого доклада, планов, карт или чертежей, но с твердой решимостью получить у верховной власти одобрение своего плана освобождения Филиппин. Бои за Марианские острова не определили тихоокеанской стратегии, но лишь обострили старые споры.
В особняке кремового цвета, выходящем окнами на буруны Ваикики, Нимиц и Макартур в присутствии Рузвельта и Лихи выясняли свои разногласия. Их доводы носили внешне резкий характер, но были неглубоки. Водя по огромной карте длинной бамбуковой указкой, Нимиц вновь предлагал обойти Филиппины и наступать прямо на Формозу. Макартур настаивал на освобождении Филиппин и игнорировании Формозы. Однако флотские стратеги усматривали затруднение как раз в атаке Формозы без флангового прикрытия со стороны Филиппин, а армейские штабисты признавали, что вопрос здесь не в освобождении Филиппин или игнорировании этого, а в том, какой остров архипелага штурмовать, в какой последовательности, где время и силы для этого.
В сложившейся ситуации Рузвельт проявил себя с самой лучшей стороны, искусно приводя адмирала и генерала в спокойное состояние, уводя спор от категоричных суждений, сглаживая противоречия. Макартур выглядел наиболее убедительным, когда отстаивал такую позицию: у Америки моральное обязательство выполнить свое обещание освободить Филиппины и вызволить из плена американских солдат. Он утверждал далее, что имел с президентом приватную беседу и в ходе ее напомнил главе государства: нельзя оставлять филиппинских «подопечных» на произвол судьбы.
— Смею сказать, среди американцев возмущение усилится, и они отомстят вам самым решительным образом на осенних выборах.
Однако президент уже принял решение:
— Мы не будем обходить Филиппины. Осуществляйте свои планы. И да поможет вам Бог.
Рузвельт попросил Макартура задержаться и совершить с ним морскую поездку вокруг острова. Поехали в открытом автомобиле вместе с Нимицем и Лихи по улицам города — по сторонам выстроились ликующие толпы военнослужащих и гавайцев. Розенмана и сотрудников службы безопасности беспокоило: а вдруг в неожиданном месте заложена бомба... Главнокомандующий произвел смотр знаменитой 7-й пехотной дивизии; встретился с ранеными, выгруженными из санитарного самолета, который только что приземлился на аэродроме Хикэм, вылетев с Марианских островов; присутствовал на учениях, имитировавших штурм боевым подразделением дома; поделился своими впечатлениями о преображении Оахи, с тех пор как посетил город десять лет назад, когда ему случилось увидеть учения, в ходе которых уничтожено семь из двенадцати танков времен Первой мировой войны и половина грузовиков из такого же количества.
В морском госпитале Рузвельт попросил, чтобы его провезли в инвалидном кресле по палатам, где лежали пациенты, лишившиеся рук и ног, — хотел продемонстрировать этим парням себя и свои бесполезные ноги. Ведь они испытывали то же отчаяние, что пришлось переживать двадцать три года и ему, писал позднее Розенман.
После трех насыщенных дней, проведенных в Оахе, президент вместе с военными, сопровождавшими его с самого начала, вновь сел на борт «Балтимора» и направился почти прямо на север — в Адак. Пять дней крейсер двигался в этом направлении в условиях ухудшавшейся погоды. Поступали телеграммы из Вашингтона и с фронтов. В них сообщалось об ожесточенных боях и успешном наступлении во Франции и Италии. Пришли и печальные новости: умер президент Мануэль Кесон — за несколько месяцев до запланированного освобождения его страны; после продолжительной болезни умерла Мисси Лехэнд; во время атаки на укрытие немецких подводных лодок погиб Джо-младший, старший сын Джозефа Кеннеди.
В Адаке президент попал в обстановку активной деятельности на военной базе, сооружение которой почти завершилось. Говорил с офицерами и персоналом командно-диспетчерского пункта морской авиации.
— Джентльмены, — сказал Рузвельт, — мне нравится ваша еда. Здешний климат мне тоже нравится.
Все расхохотались.
— Вы не представляете, что тысячи людей отдали бы все на свете, чтобы пожить с вами в этих местах.
На лицах слушателей появилось выражение недоверия: Алеутские острова принято считать наихудшей ледяной дырой, в которую можно попасть. Но перед ними стоит главнокомандующий и рассуждает об Аляске как новом месте расселения бывших военнослужащих после войны. Побережье Аляски, продолжал президент, напоминает ему прибрежные воды штата Мэн и Ньюфаундленда, где он бывал в детстве. Погода тоже ему знакома: постоянный ветер, дождь и туман вдоль побережья Аляски и далее вплоть до Бремертона.
Для обратной поездки президент вместе с сопровождением, включая Фалу, перебрались на эсминец. Но с погодой им не везло: столь скверная, что Рузвельт, сидя в поезде, пересекавшем страну на пути в Вашингтон, диктовал длинный жалобный опус под заголовком «У Мэри маленький барашек. Версия 1944 г.», в котором обвинял флот в «низости», поощрившей адмирала Макинтайра употреблять новое слово почти в каждом предложении.
РУЗВЕЛЬТ КАК ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
Никогда Рузвельт не принимал свою роль главнокомандующего так близко к сердцу, как в дни своего пребывания на Тихоокеанском театре войны. Он наблюдал великолепное взаимодействие солдат, оружия и военной техники во время имитации боя; видел, как лицо раненого светится неожиданной радостью; лежа на койке в каюте капитана, прислушивался — под ним натужно и глухо отбивали такт двигатели могучего крейсера. Он находил, что Пёрл-Харбор значительно разросся с введением в строй новых кораблей и доков, рассматривал с Нимицем и Макартуром альтернативы дальнейших операций ' в Тихоокеанском регионе. Президент не приглашал участвовать во встречах на Гонолулу Маршалла, Кинга или Арнолда. На этот раз он хотел иметь дело с командующими секторами Тихоокеанского театра войны самостоятельно, разве что при участии Лихи. Осенью ему предстоял экзамен на роль главы исполнительной власти и ведущего политика. Рузвельт хотел также — действительно стремился — сначала экзаменоваться на роль главнокомандующего.
По свидетельству Халла, Рузвельту нравился этот титул. Государственный секретарь писал, что на обеде с министрами администрации, когда Халл собирался произнести тост, президент попросил обращаться к нему как к главнокомандующему, а не президенту. Адмирал Кинг тоже писал позднее: за несколько недель до встречи в Гонолулу Лихи зашел к нему и сообщил — президенту хотелось бы, чтобы Кинг упразднил использование традиционного термина «главнокомандующий» по отношению к флоту США в целом, а также к Атлантическому и Тихоокеанскому флотам и изменил название этих должностей на звания командующих каждого из этих флотов. Таким образом, останется единственный главнокомандующий. Что это было — приказ или просьба, спрашивал Кинг. Лихи сказал, что просьба; он точно знал: президент хочет, чтобы указание выполнили. Кинг решил, что Рузвельт просто желает подчеркнуть свою роль в год выборов.
