Герардини закрыл глаза, но видения не исчезли. Под веками плясали тени — быть может, машущие руки? Кто-то машет рукой… Зачем? На прощание?
Герардини поднял правую руку. Пальцы тронули оконное стекло. Холодное.
Помаши в ответ!
— Все нормально, — повернувшись, сказал Страцци. Попрощайся.
Прощай.
Голова собаки откинулась набок. Она умерла».
Весь нескончаемый и трудный рабочий день Юнг с нетерпением ждал этого момента — момента, когда он сможет дальше читать дневник Пилигрима.
Но что же он читает? То, что казалось реальностью в предыдущем отрывке, было теперь названо сном.
Сон.
В этом сновидении, как выяснилось, два человека наблюдали сцену убийства на площади. Один из них юноша, о котором Пилигрим говорил во сне. Юношу кто-то рисовал, а звали его, по словам леди Куотермэн, Анджело Герардини.
Неужели это был только сон? Вообще все? Или же Пилигрим, если он и вправду медиум, порой говорит чужими голосами в состоянии, которое он называет сном? Называет — имея в виду нечто другое. Озарения, обрывки реальности. Душевное расстройство. Чужие голоса, вторгающиеся в его реальность. Если человек, спрятавшись в укромном уголке, подслушивает разговоры внедрившихся в сознание людей, значит, у него явные симптомы шизофрении. Его мозг словно дом, где хозяйничают мародеры, в то время как беспомощный хозяин смотрит со стороны.
А потом все увиденное и услышанное внезапно всплывает в памяти.
Итак — сон.
«Дым от горящего дерева… Более едкий, чем от масляной лампы. Более пряный, чем дым от благовоний, курящихся в разинутой дверной пасти церкви Святой Марии. Более резкий, чем запах угля, тлеющего в жаровне. Запах горящего дерева. Смолы. Воска. Герардини невольно вспомнил леса на Флорентийских холмах над городом. Горит, все горит… Все перед глазами пылает огнем.
Открылась дверь. Его обдало сквозняком, напоенным благоуханием. Кто-то вошел.
— Добро пожаловать! — сказал Страцци. — Мы вас не ждали.
Герардини открыл глаза. В стекле он видел отражение факелов из галереи — ослепительные оранжево-золотистые языки. Чей-то силуэт — нет, не силуэт, а тень медленно гасила эти огни, продвигаясь вперед, пока не закрыла дверной проем.
Он хотел повернуться, но не мог. Не надо! Кто-то пришел их убить?
Не надо!
Герардини потянулся за кинжалом, спрятанным за поясом камзола.
— Я развел огонь, — как будто издалека донесся голос Страцци.
Тень вернулась к двери и закрыла ее.
— Я пришел, — сказал некто.
Тень сняла плащ. Воздух взвихрился, лизнув плечи Герардини.
Налили вино. Кто-то выпил. Бокал вернулся на место и был наполнен вновь.
— Давно я вас не видел.
Голос был густым и пряным от только что выпитого вина.
Посмотри на него! Ты должен!
Герардини повернулся. Свет костров, струившийся с площади в окно, сорвал с комнаты пелену, и чудовищная ясность — почему чудовищная? — придала всему, что скрывалось в тени, внезапный цвет и объем.
Перед ним стоял человек в бордовом камзоле со стоячим воротником, вышитым и расстегнутым, открывавшим рубашку со множеством складок. Все застежки на одежде сияли серебром.
Это был пилигрим. Леонардо.
Шагнув вперед, он положил свой альбом на подоконник — в раскрытом виде, с рисунком руки умершей женщины и умирающей собаки. Альбом лежал так, что Герардини ясно видел эти образы, очерченные быстрыми, четкими линиями искусного рисовальщика. Герардини закрыл глаза. Одного взгляда было достаточно, чтобы картина врезалась в память навсегда.
Леонардо подошел поближе и склонился, улыбаясь и заглядывая Герардини в глаза. Свободная рука, без бокала — огромная, как показалось юноше, — погладила щеки Герардини, сперва одну, потом другую.
Страцци стоял в стороне, глядя, как мог бы смотреть на орла, склонившегося над добычей, — со страхом и в то же время с восторгом, вызванным точностью движений хищника. Леонардо, не отпуская ладони от правой щеки Герардини и поглаживая влажные кудри юноши, слегка нагнул его голову в бок и смачно поцеловал в губы.
— Я уж думал, что никогда больше тебя не увижу. Сколько мы не виделись? Год? Полтора?
Герардини не мог ответить.
Волосы и борода Леонардо были надушены. Корень ириса, розмарин, что-то еще… Он положил два пальца на губы Герардини. Его тело прижалось крепче, еще крепче — правое бедро высунулось из-под камзола, коснувшись паха юноши и раздвигая ему ноги, как стадо пасущихся животных раздвигает на лугу траву.
Герардини вздрогнул и попытался увернуться, но оконный переплет не давал ему пошевелиться.
Леонардо раздвинул губы юноши и сунул ему в рот свои пальцы, отдающие привкусом надушенных перчаток.
— Помнишь, как мы играли в дочки-матери и как ты сосал мои пальцы, а я гладил тебя по голове?
Он запахнул камзол и подошел к большому комоду, где были свалены его книги и эскизы.
Страцци глянул на Герардини, пожал плечами и отвернулся.
Леонардо рылся в ящиках, выдвигая их один за другим и все больше раздражаясь.
Два свежих сосновых полешка в камине вспыхнули так, как это бывает во сне, когда события происходят сами по себе, вне времени и пространства. Если поленья подбросил Страцци, то когда?
С площади снова донесся стуккопыт. По случаю масленицы стражу усилили отрядом всадников с палаццо Веккио. На кавалеристах были невзрачные мундиры. Савонарола! Никакого золота и пурпура, которые так любил Медичи, — только блеклые мундиры цвета хаки да серые монашеские рясы. На стальных саблях плясали смутные отблески луны.
Она тоже появилась из ниоткуда. Очевидно, ее пригнал ветер, развеяв серые каменные замки облаков, и…
— Вот! Нашел.
Леонардо смел со стола все безделушки, подвинул лампы и положил длинный альбом в кожаном переплете. Листая тяжелые страницы, он бормотал:
— Ты узнаешь их и вспомнишь… Вот они! Здесь я учил тебя искусству обольщения… палец за пальцем, волосок за волоском… Да? Ты их вспомнишь!
Страцци смущенно поежился у камина.
Герардини подошел поближе, глядя, как руки Леонардо порхают над страницами. Сколько мальчиков и юношей погребены под его мелками и карандашами, чернилами и красками! И Страцци среди них. Десятки и десятки тел между обложками. Каждая линия отмечена присущей Леонардо страстной жаждой совершенства, страстным желанием уловить все детали. Пиши с натуры. Пиши саму вещь. Забудь учителей. Единственный учитель — реальность.
Герардини уставился на собственный профиль с опущенными глазами. Его спина, от плеч до ягодиц. Обнаженная. Его ступни. Руки. Рот. Пальцы.
