Происхождение Жана Лафита оставалось тайной, было известно лишь, что ему тридцать пять лет. Корсар обладал изысканными манерами, говорил на разных языках, в том числе на испанском, английском и французском, любил музыку и жертвовал огромные деньги оперному театру в Новом Орлеане. Он пользовался успехом у женщин, но никогда не хвалился легкими победами, как Пьер, предпочитая долгие, церемонные ухаживания; Жан отличался остроумием и галантностью, прекрасно танцевал и замечательно рассказывал анекдоты, большинство которых выдумывал на ходу. Преданность Лафита американской революции давно стала притчей во языцех, его капитаны твердо знали: «Кто потопит американцев, умрет». Под началом Жана находились три тысячи человек, которые почтительно именовали его боссом. Он отправлял караваны баркасов и пирог по извилистым каналам в дельте Миссисипи и ворочал миллионами. Никто не знал Луизианы лучше, чем Лафит и его люди, и власти, сколько ни старались, не могли до них добраться. Жан развернул торговлю награбленным в нескольких лье от Нового Орлеана, на развалинах древнего индейского храма, именуемого Святилищем. Землевладельцы, богатые креолы и креолы победнее, даже родственники губернатора — все с удовольствием посещали это место, чтобы по разумной цене приобрести необлагаемый налогами товар и повеселиться на ярмарке. Неподалеку развернулся невольничий рынок, где тайком и втридорога продавали по дешевке купленных на Кубе рабов: в американских штатах сохранялось рабство, но работорговлю отчего-то запретили. По всему городу висели яркие афиши: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЯРМАРКУ И НЕВОЛЬНИЧИЙ РЫНОК ЖАНА ЛАФИТА В СВЯТИЛИЩЕ! ПЛАТЬЕ, УКРАШЕНИЯ, МЕБЕЛЬ И ДРУГИЕ ДАРЫ СЕМИ МОРЕЙ!».
Жан не раз приглашал заложниц прогуляться по палубе, но они наотрез отказались покидать каюту. Тогда он велел отнести женщинам холодные закуски, сыр и бутылку превосходного испанского вина, захваченного на борту «Богородицы». Хулиана все не могла выбросить корсара из головы и умирала от желания увидеть его снова, но почла за благо не выходить на палубу.
Диего провел сорок часов связанный по рукам и ногам, без пищи, лишь изредка получая глоток воды, чтобы не умереть от жажды, или затрещину, чтобы не слишком трепыхался. Жан Лафит несколько раз подходил заверить юношу, что на острове с ним станут обращаться куда лучше, и принести извинения за скверные манеры своих людей. Они ведь не привыкли иметь дело с благородными господами. Диего помалкивал, повторяя про себя, что негодяи рано или поздно получат по заслугам. А пока нужно было выжить любой ценой. Без него сестры де Ромеу пропадут. Диего не раз слышал о кровавых оргиях, которые пьяные пираты устраивают в своих логовах после очередного разбоя, о несчастных пленницах, которых ждут нечеловеческие муки, об оскверненных и растерзанных жертвах вакханалий, которых хоронят прямо в прибрежном песке. Юноша заставлял себя думать о побеге, но жуткие фантазии никак не желали покидать его. Не оставляло Диего и зловещее предчувствие. Оно, несомненно, было связано с его отцом. Диего уже давно не связывался с Бернардо и теперь решил поговорить с другом, чтобы скрасить томительные часы плавания. Юноша сконцентрировался, пытаясь вызвать Бернардо, но установить с ним связь усилием воли не получалось, вместо образа брата перед ним возникали туманные, бессмысленные видения. Долгое молчание Бернардо не на шутку встревожило молодого человека. Что же произошло в Верхней Калифорнии, что приключилось с его родными?
Империя Лафита Гранд-Иль представляла собой обширную заболоченную равнину, отмеченную, как и вся Луизиана, таинственной увядающей красотой. Местная природа, капризная и переменчивая, легко переходящая от буколического спокойствия к яростным ураганам, была переполнена страстью. Здесь все созревало и увядало слишком быстро, и растения, и люди. Диего и его спутницы впервые увидели остров чудесным погожим днем, когда в воздухе висел аромат цветов, однако налетавший временами ветерок приносил отдаленный запах болота. Сойдя на берег, пираты отвели своих пленников в дом Жана Лафита, который стоял на горе в окружении пальм и кривых дубов с пожелтевшими от соленых брызг листьями. Пиратский поселок защищали от морского ветра густые заросли. Тут и там виднелись розовые цветы олеандра. Двухэтажный дом Лафита из кирпича, покрытого смесью гипса и толченых ракушек, был построен в испанском стиле, с резными ставнями и широкой террасой, выходившей на море. Чистое, со вкусом обставленное, с признаками роскоши жилище пирата ничуть не походило на мрачную пещеру. Комнаты были просторными и уютными, из окон открывался чудесный вид, дощатые полы были натерты до блеска, стены украшали причудливые росписи, а на каждом столе стояли цветы, вазы со свежими фруктами и кувшины с вином. Две темнокожие рабыни провели женщин в отведенные им покои, а Диего принесли воду умыться с дороги, угостили кофе и отвели на террасу, где Жан Лафит в обществе двух попугаев с невыносимо ярким оперением валялся в гамаке и перебирал гитарные струны, устремив задумчивый взгляд на морскую гладь. К немалому удивлению Диего, этот утонченный сибарит нисколько не походил на кровожадного пирата.
— Вы можете выбирать, сеньор де ла Вега, быть вам моим гостем или пленником. Как пленник вы имеете право попытаться бежать, а я в свою очередь имею право помешать вам. Как гостя я готов принять вас в своем доме, пока ваш отец не заплатит выкуп, однако взамен вам придется выполнять мои требования. Договорились?
— Прежде чем ответить вам, сеньор, я должен знать, что ждет сестер де Ромеу, которые находятся на моем попечении, — заявил Диего.
— Не находятся, сеньор, а находились. Теперь они на моем попечении. Их судьба полностью зависит от ответа вашего отца.
— А вы не думаете, что, согласившись стать вашим гостем, я все же попытаюсь бежать?
— Вы не бросите женщин, и к тому же я намерен взять с вас слово, — объяснил корсар.
— Даю слово, — смиренно ответил Диего.
— Превосходно. Надеюсь, вы с дамами присоединитесь ко мне за обедом. Поверьте, мой повар вас не разочарует.
Между тем Исабель, Хулиану и Нурию ожидало настоящее потрясение. В их комнату втащили три больших корыта, наполненных водой; потом появились три молодые рабыни с мылом и мочалками, а с ними властная высокая красавица с точеным лицом и длинной шеей, в роскошном тюрбане, который делал ее еще выше. Обратившись к заложницам по-французски, она назвалась экономкой Лафита мадам Одиллией. Экономка велела пленницам раздеться, потому что им предстояло принять ванну. Ни одна из трех женщин никогда не раздевалась донага, они даже мыться привыкли в специальных чехлах из тонкого хлопка. Нурия стала громко протестовать, но рабыни только рассмеялись, а мадам Одиллия заявила, что от мытья еще никто не умирал. Исабель нашла такое суждение вполне разумным и сбросила одежду. Хулиана последовала ее примеру, прикрыв ладошками интимные места. Негритянки снова захихикали, с изумлением глядя на обнаженную девушку с белой, словно фаянс, кожей. Нурию удалось раздеть только силой, ее гневные крики разносились по всему дому. Женщин усадили в корыта и намылили с головы до ног. Оказалось, что мыться не так уж и страшно, Исабель и Хулиане это даже понравилось. Рабыни без всяких объяснений забрали их одежду, а взамен принесли дорогие парчовые платья, совершенно неуместные в такую жару. Платья были не новые, хоть и хорошо сохранились; на подоле одного из них запеклись пятнышки крови. Что стало с его прежней хозяйкой? Неужели и она томилась в плену? Женщины предпочли не знать этого и не думать о своей собственной участи. Исабель догадалась, что Лафит распорядился раздеть пленниц, чтобы узнать, не прячут ли они что-нибудь под одеждой. Жизнь научила пирата предусмотрительности.
