— Я могу поговорить с моим братом Хосе, — вызвался наконец Франсиско; по правде говоря, ему не особенно хотелось подставлять под удар свою организацию, посвящая в тайну военнослужащего, хотя этого беднягу и преследовали его собственные товарищи. — У Церкви есть тайные пути спасения, но она потребует всю правду, сеньора. Мне нужно поговорить с вашим сыном.
— Сын скрывается в горной котловине на такой высоте, где уже дышится с трудом, а чтобы туда добраться, нужно подниматься почти по отвесному склону, цепляясь за кусты и опираясь на камни. Это прогулка не из легких, для непривычного к восхождениям человека эта дорога покажется долгой и тяжелой.
— Я попытаюсь, — сказал Франсиско.
— Если ты пойдешь, то и я с тобой, — решила Ирэне.
В эту ночь Дигна Ранкилео робко устроилась на кровати, приготовленной для нее Ирэне, и долго не могла заснуть, растерянно глядя в окно на безоблачное небо. На следующий день, взяв с собой сумку с едой для Праделио, все трое на машине Беатрис выехали в Лос-Рискос. Франсиско заметил, что будет трудно подниматься с такой набитой сумкой, но девушка насмешливо посмотрела на него, и он умолк.
По дороге мать рассказала им все, что знала, о несчастной судьбе Еванхелины, начиная с того незабываемого воскресного вечера, когда лейтенант и сержант повели ее к джипу. Крики девочки еще долго разносились по полю, отдаваясь дробным эхом в густом мраке, пока сильная пощечина не заставила ее замолчать и не остановила судороги. В штабе части дежурный капрал видел, как они приехали, но об арестованной ничего спросить не осмелился, а лишь отвел глаза в сторону. И, наконец, когда лейтенант Рамирес сгреб ее в охапку и поволок к себе в кабинет, сержант пожалел ребенка он набрался смелости и попросил командира пощадить ее, ведь она больна и к тому же — сестра одного из их товарищей, но командир, не слушая, захлопнул дверь, зажав край ее белого подола, трепетавшего, словно раненый голубь. Какое-то время из-за двери слышался плач, потом все стихло.
Для сержанта Фаустино Риверы эта ночь была бесконечной. Спать он не ложился: было тяжело на сердце. Убивая время в разговорах с дежурным капралом, он несколько раз обошел все расположения части, чтобы убедиться, все ли в порядке, а потом, усевшись под навесом конюшни, стал курить свои горькие черные сигареты, ощущая мягкое дыхание весны, доносящийся издалека аромат цветущего боярышника и сильный запах конского навоза. Стояла ясная звездная ночь, окутанная глубокой тишиной. Так, незаметно для себя, он просидел несколько часов, пока небосклон не тронули первые признаки зари: их появление способны уловить лишь выросшие на природе люди, привыкшие вставать рано утром. Как рассказал сержант Дигне Ранкилео и как, несмотря на угрозы, он неоднократно повторял позже, ровно в три минуты пятого он видел, как лейтенант Хуан де Диос Рамирес вышел с какой-то ношей на руках Хотя еще не рассвело и он смотрел издалека, сомнений у него не было: лейтенант нес Еванхелину. Офицер слегка пошатывался, но не от того, что был пьян: на службе он не пил. Волосы девочки свисали до самой земли, и, когда лейтенант шел по усыпанной щебнем дорожке, ведущей к автостоянке, волочившиеся концы увлекали за собой галечник. Ривера слышал, как шумно дышал офицер, но не потому, что ему было тяжело: худенькая пленница была для него — крупного, мускулистого и тренированного — весом незначительным. Его нервы были натянуты до предела: именно поэтому он дышал шумно, словно меха Сержант видел, как лейтенант положил девочку на бетонную платформу — ее использовали для выгрузки тюков и продовольствия. Для обнаружения вероятного нападения на вышках были установлены вращающиеся прожекторы, — скользя мимо, их свет падал на детское личико Еванхелины: глаза ее были закрыты, но, вероятно, она еще была жива, — сержанту показалось, она о чем-то умоляла Лейтенант направился к белому пикапу, сел за руль и, включив двигатель, медленно поехал задом, подруливая к тому месту, где была девочка. Он вышел из машины, взял ее на руки и, как раз когда светлое крыло прожектора скользнуло по ним, устроил ее в кузове. Прежде чем офицер закрыл ее брезентом, Фаустино Ривера успел увидеть Еванхелину: она лежала на боку, ее лицо закрывали волосы, из-под обтрепанных краев пончо торчали босые ноги. Командир поспешил назад в здание и скрылся на кухне, а минутой позже вернулся с лопатой и киркой — их он положил рядом б девочкой. Потом снова сел в пикап и поехал к выходу. Часовой у ворот узнал командира и, четко отдав честь, открыл тяжелые створки. Машина выехала и по шоссе направилась на север.
Посматривая на часы после каждой сигареты, сержант Фаустино Ривера, присев на корточки в тени конюшни, ждал. Время от времени он вставал, разминая затекшие ноги, а порой, когда сон одолевал его, прислонялся к стене и дремал. Отсюда ему была видна кабинка дежурного, где капрал Игнасио Браво, коротая время, занимался мастурбацией, не подозревая, что сержант совсем рядом. С рассветом температура упала; холод прогнал сонливость. Когда пикап возвратился, было уже шесть, и кайма горизонта окрасилась зарей.
Все, чему он был свидетелем, сержант Фаустино Ривера записал в засаленную тетрадку — она постоянно была при нем. Он страдал маниакальной склонностью записывать важные и неважные события, не подозревая, что всего несколькими неделями позже это будет стоить ему жизни. Из своего укрытия он видел, как офицер вышел из машины и, поправив портупею и подсумок, направился к зданию. Сержант подошел к пикапу и, потрогав инструмент, обнаружил налипшую на кромке свежую землю. Ривера так и сказал Дигне Ранкилео: точно он не знает, что это значит и чем занимался офицер, пока его не было, — но догадаться может каждый.
Автомобиль, за рулем которого сидел Франсиско, остановился у дома семьи Ранкилео. Навстречу матери и гостям вышли дети: сегодня никто из них в школу не пошел. За ними виднелась матушка Энкарнасьон, — выпуклая, как у голубя, грудь, заколотый шпильками узел темных волос и расписанные, будто яшма, ноги, из-за расширения вен, — великолепная старуха, бестрепетно перенесшая все горести своей жизни.
— Входите и отдохните немного, я приготовлю чай, — сказала она.
Хасинто провел их к месту, где скрывался Праделио. Только он знал убежище брата и понимал, что должен сохранить эту тайну даже ценой собственной жизни. Они оседлали пару лошадей Ранкилео: мальчик и Ирэне уселись верхом на кобылу, а Франсиско досталась лошадь с упрямой мордой и непокорным нравом. Он уже давно не сидел верхом и чувствовал себя на лошади неуверенно. В детстве ему доводилось бывать у одного своего друга на ранчо, где он научился ездить верхом, хотя и не очень хорошо. Ирэне, напротив, оказалась опытной амазонкой, так как в пору экономического благополучия ее родителей у нее была небольшая лошадка.
Они ехали по направлению к горной гряде, поднимаясь вверх по одинокой, выжженной солнцем тропе. Кустарник почти полностью поглотил ее, поскольку, по ней никто не ходил. Вскоре Хасинто сказал, что дальше ехать нельзя, нужно будет продвигаться вверх по камням, цепляясь за горные уступы, чтобы не сорваться вниз. Они привязали лошадей к деревьям и, помогая друг другу, стали подниматься по крутому склону. Рюкзак с консервами давил на плечи Франсиско, как ствол орудия. Поскольку Ирэне проявила упрямство и настояла на том, чтобы взять эту тяжесть с собой, он решил было попросить ее понести вещмешок, но, увидев, как она задыхается, словно умирающий на смертном одре, пожалел девушку. Ладони ее были изранены о скалы, брюки на коленке порваны, она была вся в поту и то и дело спрашивала, много ли еще осталось. Мальчик отвечал одно и то же: совсем немного, за той горой. Так, под безжалостным солнцем, изнуренные и мучимые жаждой, они шли довольно долго, пока Ирэне не заявила, что не может больше сделать ни шагу.
