Некоторое время, слившись в безраздельное целое, они пребывали в состоянии глубокого покоя, познавая истинную полноту любви; они дышали в одном ритме, и их тела трепетали в унисон, пока оба не почувствовали прилив нового желания. Ощущая, как в ней вновь разрастается мужская плоть, она потянулась к его губам, и они слились в нескончаемом поцелуе. Единственным свидетелем было небо, когда они, царапаясь о камни, покрытые пылью, сминали в любовном хаосе сухие листья и, вознаграждая себя за неиссякаемый пыл, бились в лунном сиянии, охваченные страстью, пока не изошли последним потом, пока с последними вздохами не отлетели их души; и тогда они погрузились в небытие, не размыкая объятий, не разъединяя губ, и грезили одними и теми же сновидениями. Они стояли в начале неотвратимого пути.
Раннее утро только начиналось, когда они, ошеломленные недавней близостью и единством души, проснулись, разбуженные воробьиным галдежом. Но тут они вспомнили труп в руднике, и к ним мгновенно вернулось чувство реальности. Гордые своей разделенной любовью, все еще охваченные трепетом и восхищением, они оделись, сели на мотоцикл и направились к дому Ранкилео.
Склонившись над деревянной лоханью, женщина стирала одежду, растирая ее щетками из свиной щетины. Чтобы не топтаться в луже, образовавшейся на глиняном полу, она уверенно стояла крепкими ногами на толстой доске, а натруженными руками энергично терла, выжимала, а потом складывала постиранное в ведро: затем одежду предстояло прополоскать в проточной воде. Дигна Ранкилео оказалась дома одна: дети были в школе. Лето давало о себе знать созреванием плодов, буйством цветов, душными часами сиесты и порханием белых бабочек, мелькавших там и сям, подобно унесенным ветром платкам. Поля заполонили стаи птиц: их щебет соперничал с неумолчным гудением пчел и оводов. Дигна ничего этого не замечала — опустив руки в корыто, она была далека от всего, что не касалось ее тяжелой работы. Рев мотоцикла и дружный лай собак привлек ее внимание: она подняла глаза Увидела, как по двору, не обращая внимания на лай, к ней идет журналистка вместе с ее неразлучным товарищем — тем, что постоянно таскает с собой фотоаппарат. Вытерев руки о передник, Дигна пошла им навстречу не улыбаясь: еще не глянув им в глаза, она догадалась, что новости — плохие. Ирэне Бельтран робко обняла ее: как умела, выразила соболезнование. Мать сразу всё поняла В ее глазах, привыкших к горю, не было слез. В отчаянии она зажала себе рот, но не успела сдержать вырвавшийся из груди хрип. Пытаясь скрыть свою слабость, она стала кашлять и, поправив на лбу выбившуюся прядь, сделала знак юноше и девушке войти в дом. Они сели за стол и некоторое время молчали, пока Ирэне, тщательно подбирая слова, не пробормотала.
— Думаю, мы ее нашли…
Не останавливаясь на страшных подробностях, она рассказала все, что они видели в руднике, однако не утверждая, что найденные останки принадлежат Еванхелине. Но Дигна отбросила сомнение: она уже много дней ждала подтверждения смерти своей дочери. Она знала это по скорби, что охватила ее сердце начиная с той ночи, когда ее увезли, и еще по опыту, накопившемуся за столько лет диктатуры.
— Те, кого увозят, не возвращаются, — сказала она.
— С политикой это не имеет ничего общего, сеньора, это — обычное преступление, — возразил Франсиско.
— Это одно и то же. Ее убил лейтенант Рамирес, он господин положения, он вершит закон. А что могу сделать я?
Ирэне и Франсиско тоже подозревали офицера. Он и арестовал Еванхелину, полагали они, чтобы расквитаться с ней за нанесенное ею унижение на глазах у стольких свидетелей. Он, быть может, хотел задержать ее на пару дней, но не рассчитал хрупкости узницы и переборщил с наказанием. Когда же произошло непоправимое, быстро смекнул, что делать, и, подделав запись в дежурном журнале, чтобы оградить себя на случай дознания, решил укрыть тело в руднике. Но это были всего лишь предположения. Нужно проделать долгий путь, чтобы докопаться до этой тайны. Пока юноша и девушка умывались у канавы, Дигна Ранкилео приготовила завтрак. Все то время, пока Дигна привычно разжигала огонь, кипятила воду и расставляла на столе тарелки и чашки, она старалась скрывать свое горе. Она не привыкла выказывать свои чувства.
Почувствовав запах горячего хлеба, Ирэне и Франсиско осознали, насколько голодны: со вчерашнего дня у них не было во рту ни крошки. Ели они не спеша, посматривая друг на друга, словно вновь узнавая, улыбались, вспоминая недавно пережитый праздник, и касались друг друга в знак взаимного обещания. Хотя вокруг них развертывалась трагедия, они пребывали в состоянии эгоистического блаженства, словно им удалось собрать головоломку собственной жизни и разгадать путь их судьбы. Под сенью очарования своей новой любви они считали, что защищены от любого зла.
— Нужно передать Праделио, чтобы не искал свою сестру, — вспомнила Ирэне.
— Это сделаю я, а ты подожди меня здесь: отдохни немного, а потом проводишь сеньору Дигну, — решил Франсиско.
Поев, он поцеловал подругу и, сев на мотоцикл, уехал. Он хорошо помнил дорогу и вскоре без помех добрался до того места, где они оставляли лошадей, когда Хасинто вел их в первый раз. Там, среди деревьев, он оставил мотоцикл и начал подниматься на гору. Доверяя своей способности ориентироваться, он рассчитывал без каких-либо трудностей найти убежище, но вскоре догадался, что это будет нелегко: за эти дни местность изменилась. Первый летний зной опалил склоны гор, сжигая растительность, и вызвал раньше времени жажду земли. Цвета поблекли. Не узнавая ориентиров, которые он запомнил в прошлый раз, Франсиско положился на интуицию. На полпути, уверенный, что сбился с дороги, он в отчаянии остановился: ему показалось, что он кружит на одном месте. Если бы не подъем, он мог бы поклясться, что движется по кругу. Силы оставили его: сказывалось напряжение, накопившееся за последние дни и за ночь, проведенную в руднике. По мере возможности он всегда избегал необдуманных действий. Подпольная работа приучила его к опасностям и риску, но он предпочитал заранее разработать план и стремился ему следовать. Ему не нравились рывки. Однако он отдавал себе отчет и в том, что бесполезно что-то планировать, ибо его жизнь тогда превращалась в хаос. Ему было привычно чувствовать опасность, которая носится в воздухе, как струя невидимого газа достаточно искры, и вспыхнет всепожирающее пламя, но, подобно другим, которые находились в такой же ситуации, он об этом не думал. Он стремился ограничить свою жизнь определенными рамками. Но там, в горах, наедине с самим собой, он понял, что перешел невидимый рубеж и попал в новое и ужасное измерение.
Ближе к полудню зной жег, как раскаленная лава. Нигде не было даже жалкого кустика, чтобы укрыться. Увидев скальный выступ, он устроился в его тени, чтобы немного отдохнуть и перевести дух. «Черт возьми, не лучше ли повернуть назад, пока я не свалился с ног, совсем обессилев». Он вытер пот со лба и стал подниматься дальше, но уже медленно и с большими передышками. Наконец, увидев, как меж камней стекает вниз мутный и едва заметный ручей, он вздохнул с облегчением, в уверенности, что ручеек приведет его к убежищу Праделио Ранкилео. Он смочил водой волосы, обмыл шею и почувствовал жжение солнечных лучей на коже. Преодолев последние метры, он добрался до истока ручья и стал искать пещеру в зарослях кустарника и громко звать Праделио. Ответа не было. Земля вокруг была иссушена, вся в трещинах, кустарник — в пыли, отчего все вокруг казалось цвета старой глины. Раздвинув кустарник, он обнаружил проем пещеры, она была пуста: не было нужды входить внутрь, чтобы это понять. Он обошел пещеру вокруг, но следов беглеца не нашел; он предположил, что, видимо, тот ушел несколькими днями раньше: на выметенном ветром грунте не было ни остатков пищи, ни каких-либо следов человека. В пещере он нашел консервные банки и ковбойские книги с измятыми пожелтевшими страницами — единственное свидетельство того, что здесь кто-то был. Все это брат Еванхелины тщательно сложил, как и подобает человеку, привыкшему к военной дисциплине. Франсиско осмотрел эти жалкие остатки, пытаясь отыскать какой-нибудь знак или записку. Следов насилия он не заметил, поэтому сделал вывод, что солдаты беглеца не нашли, — несомненно, тот вовремя ушел, может быть, спустился в долину, и ему удалось уйти из округи, или же через горную гряду он попытался выйти к границе.
