Первым побуждением председателя Верховного Суда было позвонить Кардиналу и попытаться заключить с ним соглашение, но он тут же понял, что переговоры ничего не дадут. Он снял трубку, набрал секретный номер и связался прямо с Генералом.
Рудник у Лос-Рискоса окружили кольцом из железа, касок и сапог, но помешать распространению слухов было невозможно: они передавались из уст в уста, от дома к дому, из одной долины в другую, пока не облетели все уголки родины, и тогда страна испытала глубокое потрясение. Любопытных солдаты близко к руднику не подпускали, но преградить путь Кардиналу и его свите, как они делали с журналистами и наблюдателями иностранных государств, привлеченными скандалом, не осмелились. В пятницу в восемь утра сотрудники следственного департамента, в масках и резиновых перчатках, приступили к извлечению страшных доказательств; все это делалось в соответствии с указаниями Верховного Суда, которые были получены от Генерала: вскройте этот проклятый рудник, вытащите гору дохляков и заверьте общественность, что виновные будут наказаны, а там — посмотрим, у людей плохая память. Сотрудники следственного департамента приехали на фургоне, с большими желтыми пластиковыми мешками и бригадой каменщиков для расчистки. Все тщательно записывалось: человеческое тело, женского пола, в состоянии глубокого разложения, покрытое темной накидкой, — одно; туфля — одна, остатки волос, позвонки, кости нижней конечности — одной; лопатка — одна; кость плечевая — одна; туловище с обеими верхними конечностями — одно; брюки — одни; черепа — два (один — полностью, другой — без челюсти), зуб с металлической пломбой — один, плюс — позвонки, остатки ребер, туловище с кусками одежды — одно, рубашка и чулки разноцветные, подвздошный гребень — один, плюс еще несколько скелетов, — итого тридцать восемь мешков, должным образом опломбированных, пронумерованных и перевезенных на фургоне. Пришлось съездить несколько раз, чтобы отвезти их в Медицинский институт. По числу найденных черепов следователь насчитал примерно четырнадцать трупов, но не исключил возможности — как это ни дико, — что, если рыть глубже, то будут обнаружены останки более ранних захоронений. Кто-то грустно пошутил: если поковыряться еще глубже, то появятся скелеты конкистадоров, инкские мумии и окаменелости кроманьонцев, — но никто не улыбнулся: слишком тяжело было на душе.
С раннего утра стали приходить люди; доходили до черты, определенной винтовками, и стояли за спинами солдат. Впереди были вдовы и сироты округи с черными траурными повязками на рукавах Попозже подошли почти все крестьяне из Лос-Рискоса Ближе к полудню подъехали автобусы из окраинных районов столицы. Как предвестие бури, в воздухе витала скорбь, подрезавшая, казалось, крылья птицам. Под раскаленным белесым солнцем, от которого плавились очертания и краски окружающего мира, люди простояли долгие часы, пока мешки не наполнились. Они пытались узнать на расстоянии хоть что-нибудь — башмак, рубашку, прядь волос. Те, у кого было зрение получше, пересказывали другим то, что видели: еще один череп, у этого — седые волосы, это — кум Флорес, помните его? Сейчас завязывают другой тюк, пока еще не закончили, вытаскивают еще; говорят, останки увезут в морг, там мы сможем рассмотреть их вблизи, а сколько это стоит? Не знаю, что-то заплатить придется; а берут деньги за опознание своих покойников? Нет, старина, это должно быть бесплатно…
Во второй половине дня люди все подходили и подходили, пока всю гору не покрыла толпа она слышала как вонзаются в землю лопаты и кирки, как урчит мотор фургона видела, как снуют полицейские, чиновники и адвокаты, бунтуют не допущенные к руднику журналисты. Когда солнце стало заходить, к небу взметнулись голоса, поющие заупокойную молитву. Кто-то, готовый остаться здесь надолго, развернул сшитую из одеял палатку, но прежде, чем другие успели сделать то же самое, был изгнан со своего места ударами прикладов. Это произошло несколько раньше, чем появился Кардинал; не обращая внимания на знаки остановиться, он проехал на машине через цепь солдат и, выйдя из автомобиля, размашистым шагом зашагал к фургону, и пока он с суровым лицом считал мешки, следователь пытался на ходу выдумать какие-то объяснения. Когда в желтых пластиковых мешках был увезен последний груз, а полиция приказала разойтись, уже наступила ночь. В темноте люди стали расходиться, рассказывая друг другу о своих драмах, и обнаружили, что все их беды похожи одна на другую.
На следующий день в приемной Медицинского института набилось приезжих из всех уголков страны, каждый из них надеялся опознать среди трупов своих, но в соответствии с указанием Генерала их туда не пропустили до нового распоряжения: извлечь трупы из земли — это одно, а выставить их всем на обозрение, как на ярмарке, — что они себе вообразили, эти тупицы, кончайте с этим делом, полковник, пока у меня не лопнуло терпение.
— А как быть с общественным мнением, дипломатами и прессой, мой Генерал?
— Как всегда, полковник. На войне стратегия не меняется. Нужно учиться у римских императоров…
На улице, где находилась викария, сотни людей с портретами пропавших родных и близких сидели на земле, без устали повторяя: где они? А в это время в храме несколько священников-рабочих и монахинь в брюках постились, выражая этим свою поддержку всеобщему требованию. В воскресенье с амвонов читали пастырское послание Кардинала и впервые за столь долгое и сумрачное время люди посмели взглянуть друг другу в лицо и вместе оплакать погибших. Они рассказывали о новых и новых случаях. Была организована процессия для воздаяния молитв за упокой убиенных, и прежде чем власти спохватились, мощная, неудержимая толпа со знаменами и плакатами, требующими свободы, хлеба и справедливости, двинулась по улицам. Сначала это были не более чем группы людей, которые шли из окраинных районов. Но число их постепенно росло, пока не превратилось в колонны; внушительная масса людей двигалась плечом к плечу по улицам, громко распевая религиозные гимны и выкрикивая забытые, казалось, навсегда политические лозунги. Народ собирался в церквях и на кладбищах, — только туда не ступала нога вооруженных до зубов полицейских.
— Что с ними делать, мой Генерал?
— То, что и всегда, полковник, — бросил тот из глубины бункера.
Телевидение между тем по-прежнему усердно крутило свои обычные программы легкой музыки, конкурсы, лотереи, любовные и развлекательные фильмы. Газеты публиковали результаты бейсбольных игр, а киножурналы показывали, как глава нации перерезает ленточку нового банковского офиса. Но за несколько дней переданные по телетайпу сообщения о находке в руднике и фотографии трупов облетели весь мир. Получив эти материалы, информационные агентства из других государств послали их в страну, откуда они появились, и, несмотря на цензуру и невразумительные объяснения властей, вспыхнувший скандал замять уже было невозможно. На экранах телевизоров диктор проникновенно читал официальную версию: оказывается, это были террористы, казненные своими же приверженцами, — но ни у кого не оставалось сомнений, что речь идет об убийстве политических заключенных. Об этом ужасе говорили на рынке среди фруктов и зелени, обсуждали в школах учителя и ученики, рабочие на заводах и даже публика элитных буржуазных салонов, где для некоторых было неприятной неожиданностью узнать, что в стране все не так хорошо, как им кажется. Таившиеся многие годы за дверями и закрытыми засовами пугающие слухи впервые выплеснулись на улицы и заявили о себе в полный голос, и этот душераздирающий вопль, помноженный на тысячи других, потряс всю страну. Только самые беззаботные игнорировали эти события и оставались безразличными.
