Застыв от страха, Фило смотрел, как смотритель просунул сквозь решетку раскаленный докрасна железный прут и ткнул льва в ляжку. Дальше произошло нечто непредсказуемое. Лев с ужасающим ревом боли и гнева, который эхом прокатился по пустым коридорам, так что у всех, кто оказался в это время в подвале, заложило уши, подобрался и прыгнул на дверцу клетки со всей своей звериной мощью. Фило без зазрения совести пустился в бегство и успел скрыться в каморке смотрителя прежде, чем лев окончательно вырвался на свободу. Мясник, уже сотню раз видевший подобное представление, остался на месте, бесстрастно пожевывая соломинку. Лев сорвал запор с дверцы, она распахнулась, с силой ударила Мясника и отбросила в сторону, а лев пролетел мимо и, рыча, скрылся в коридорах, ведущих к арене.
– Быстрей закройте ворота! – крикнул смотритель. – Закройте ворота на арену! Лев на воле!
На арене служители уже разравнивали граблями песок и развешивали на стенах гирлянды зеленых листьев. Лев освободился в тот самый миг, когда большинство выходов было закрыто. Людей охватила паника. Несколько человек, путь которым был отрезан, в ужасе кинулись к воротам, откуда только что выскочил лев, и боролись там с другими, пытавшимися закрыть створки.
– Берегитесь! Он бежит сюда! – В мгновение ока толпа отхлынула от ворот и помчалась по коридорам. Внезапно рев стих: то ли лев нашел себе жертву, то ли просто выдохся. Фило несмело высунул голову из каморки смотрителя и оглядел арену. Она была пуста.
Фило на цыпочках прошел по коридору, настороженно оглядываясь по сторонам, и склонился над лежащим Мясником. Мясник был очень плох. Дверцей клетки ему разбило лицо, и лев промчался прямо по его груди. Смотритель, который, казалось, сохранял присутствие духа, с мрачным видом подошел к Фило:
– Нужно загнать льва обратно, господин. Я не могу оставить хозяина лежать здесь. Давайте перенесем его в мою комнату, и вы присмотрите за ним. Дверь у меня железная.
Фило уже не доверял засовам амфитеатра, но убедил себя в том, что необходимо помочь Мяснику, решил, что лев не станет просто так их преследовать, и кивнул головой, все еще дрожа от страха:
– Вы поймаете льва?
Смотритель пожал плечами:
– Конечно, господин. Мы всегда возвращаем его обратно, но на это потребуется время. Мы его не кормим, и он сам приходит, вернее, приползает к нам. Если он кого-то поймал…
Фило вздрогнул. Зрелища в амфитеатре закалили его, но по природе он был мягким человеком. Судьба Мясника обеспокоила его не потому, что ему нравился этот человек, а потому, что он знал его. Фило привык видеть, как гибнут люди, потому что они были ему незнакомы, к тому же это их работа. Но теперь к горлу подступила тошнота, он вспомнил, что знает разбойника, которому предстоит умереть, и не был уверен, сумеет ли смотреть на казнь разбойника бесстрастно, хотя и понимал, что ему не избежать этого.
Пока Фило так размышлял, наступил вечер, и в камере разбойника пир шел горой. У него уже созрел план, но Фило предпочел бы подождать до темноты, хотя и опасался, что тюремщик положит конец празднеству. Теперь узник еще меньше хотел оказаться в пасти у льва. Все мы смертны, но смириться с этой мыслью ему было непросто. К счастью для него, камера не отличалась освещенностью, и разбойник решил приказать подать себе вина в расчете на то, что слуга, который отопрет дверь, будет один, и тогда задушить тюремщика. Так и оказалось. Разбойник пристроил обмякшее тело за стол, будто сидел его страж, подперев голову руками и совсем опьянев от вина. Потом поразмыслил, что делать дальше. Было еще светло. Каждый младенец в городе узнает его лицо и бороду. Даже если ему удастся выбраться из тюрьмы, что маловероятно, через какие-нибудь пару миль его все равно поймают. Надо тихо переждать в тюрьме до темноты.
Но разбойник все еще не решался на этот шаг. Кто-нибудь может явиться полюбопытствовать, как он проводит свою последнюю ночь на земле, могут прийти за слугой или тюремщиком, наконец, ему могут прислать особенное блюдо или этого проклятого музыканта. Все же это менее опасно, чем выйти на улицу. Но тут перед мысленным взором разбойника во всей красе предстал лев.
Он подумал, что можно попробовать выбраться из камеры в коридор и притаиться там. Гладиаторы пировали в главном здании тюрьмы, но прошлой ночью были открыты и маленькие камеры. В них сейчас должно быть пусто.
Разбойник осторожно открыл дверь, боясь услышать скрип. Медленно выглянул наружу. Подобно всем другим зданиям в городе, тюрьма располагала внутренним двориком, в который с одной стороны выходили комнаты тюремщиков, с другой – основной корпус тюрьмы, с третьей – маленькие камеры и с четвертой замыкала высокая гладкая стена. В центре двора, вместо обычного в жилых домах сада, были разбросаны кучи отбросов и стоял позорный столб. Во дворе суетились люди, и разбойник уже собирался закрыть дверь и спрятаться, но не смел. Ему нужно попробовать. Решив, что основное внимание стражей направлено на главную тюрьму и в его сторону никто не смотрит, он выскользнул наружу, осторожно затворил дверь, чтобы не скрипела, и пошел прочь.
– Эй, глупец, куда это ты идешь? – Из-за колонны появился человек и загородил разбойнику путь. – Я видел, как ты высовывался. Что, струсил?
Разбойник остановился как вкопанный и слабо улыбнулся. Незнакомец был огромным грубым детиной с мечом на боку и чудовищными ручищами. Он говорил на ломаном греческом.
– Послушай-ка! Если завтра проиграешь, тебя прикончат быстро. Это совсем не больно, уверяю тебя. Но только попробуй еще раз удрать, и я тебе покажу! Я проткну тебя мечом насквозь, и ты будешь корчиться целую неделю!
Разбойник облизнул пересохшие губы и ничего не ответил.
Детина схватил его за руку:
– Понял, нет? Я уже видел таких, как ты. Ну, пошли, чему быть, того не миновать. Я отведу тебя и принесу выпить. – Он развернул разбойника и под шум попойки поволок его к тюрьме.
Бедняга не сопротивлялся. Он был охвачен паникой, но понимал, что произошло: один из телохранителей Мясника принял его за гладиатора, пытающегося сбежать. Он не мог объяснить себе, почему стражу не известны все воины в лицо. Разбойник не знал, что Мясник, совершив выгодную сделку, включил в список дополнительных бойцов, которых презирали даже бродячие гладиаторы. Он лишь успел подумать, что, как только его приведут в тюрьму, гладиаторы сразу же увидят, что он чужой.
– С кем ты сражаешься? – Детина тяжко опустил руку на плечо разбойника.
Тот вынудил себя ответить:
– С тяжеловооруженным.
– Маловат ты для него. – Страж поиграл огромными мускулами, но внезапно понял, что произнес не очень-то тактичную вещь. – Мне бы пришелся по душе тяжеловооруженный гладиатор!
Разбойник понимал, что его ведут на ужасную смерть. Колени у него дрожали. Он был бессилен что-либо изменить и не надеялся, что судьба во второй раз пошлет ему чудесный шанс. По лбу несчастного струился пот.
Казалось, пир гладиаторов был обычным пиром. Было очень шумно, гремела музыка, люди выкрикивали грубые шутки, смеялись и стучали кулаками по столу, выкрикивали тосты или пытались петь, и с первого взгляда могло показаться, что всем весело. Гладиаторы в большинстве своем были простыми необразованными людьми и не привыкли раздумывать над своей судьбой. Друзья устроили им проводы, во время которых они вели себя шумно и горланили веселые песни. Путешествие в Нелу воспринималось ими как увеселительная поездка. Даже тюрьма казалась им чище и светлее мрачных маленьких казарм, в которых их селил Мясник. Что касается охраны, то она уже успела к этому привыкнуть так же, как к ужасным наказаниям и скудному пайку. Их приучили верить в победу на арене амфитеатра и в последующий триумф, дающий шанс на лучшее жилье по возвращении домой, на встречу с женами, у кого они были, на почести и славу. Многие умудрялись не думать ни о чем до самой последней минуты, но даже и тогда некоторые продолжали топить свою тоску в вине и вести себя весело и разудало.
