— Поставить его перед выбором, ты хочешь сказать? Да, решусь! Да, я это сделаю! Я верю ему. Если он даст мне слово, то сдержит его.
— Только сначала предупреди, расскажи, какого слова ты просишь, — вздохнула Ангелика. — Так будет честней.
Гитлер уезжал. Перед отъездом Гиммлер, прощаясь с Гессом, предупредил, что оставляет здесь тридцать лучших своих парней, и настойчиво просил их услугами не пренебрегать. Гит-ер, услышав эти слова, от себя добавил просьбу к Рудольфу проследить за коллегами, которые оба в плане охраны «полные анархисты».
— И вообще, Руди, обстоятельства так сложились, что этих двоих хорошо бы развести на время. Не думаю, что они возненавидели друг друга, пожалуй, нет, но напряжение сильное. Со временем у каждого будет своя епархия, — продолжал он уже в машине, когда Рудольф сопровождал его на аэродром. — Если, как мы с тобой решили, создавать три основных отдела, то кого ты видишь рядом с собой?
— Как раз эту парочку, — усмехнулся Рудольф. — Политотдел мой, пропагандистский — Геббельс, орготдел — Лей. Только нужно помнить, что еще есть Штрассер.
— И захочешь — не забудешь, — проворчал Гитлер. — Штрассер себя еще покажет, и на этот раз я не стану церемониться. Я его уничтожу. Да! Не смотри так! Тогда именно Лею придется принять наследство. Можешь его об этом предупредить. Он не такой чистоплюй, как ты, да и к Грегору, по-моему, нежных чувств не питает. Во всяком случае, я не замечал. — Он посмотрел на Гесса.
— Я тоже, — поспешно кивнул тот.
— Ты объясни ему при случае, что в этом деле мне больше не на кого опереться. Вы двое да Геринг… Остальные все побывали в объятиях Штрассеров. У меня к тебе еще просьба. — Гитлер понизил голос. — Присмотри за Ангеликой. У нее опять настроение переменилось. Не пойму, с чего вдруг. Не влюбилась ли?
— Она Эльзе писала, что они с Гретой не выходят никуда. Раз только были в театре с Робертом.
Гитлер хотел что-то спросить, но, передумав, отвернулся к окну. Настроение у него портилось по мере приближения к аэродрому — фюрер не любил полетов.
Когда они прощались, Адольф как будто опять собрался спросить что-то, но только головой покачал и повторил просьбу присмотреть за Ангеликой.
Рудольф с этою и начал. Вернувшись к Кренцам, он тотчас пошел взглянуть, что она делает. Но этого не понадобилось: голос Ангелики был слышен еще на лестнице — она занималась вокальными упражнениями вместе с Маргаритой, которая в свое время также училась пению. Рудольф отправился в другое крыло дома, где теперь стояла тишина. Нужно было поблагодарить хозяев за гостеприимство и перебираться с девчонками в гостиницу, поскольку ему казалось неудобным задерживаться здесь после завершения операции.
Адвоката не было дома. Его супруга сидела в гостиной расстроенная и, услыхав первые фразы Гесса, огорчилась еще больше. Но, поняв, что гости собираются покинуть не сам город, а лишь ее дом, проявила решительность:
— Нет, нет, пожалуйста, я вас прошу остаться. Если возникли какие-то неудобства, то мы их немедленно устраним. Я, конечно, не смею настаивать, но я очень прошу. Видите ли, — продолжала она, заметив некоторое недоумение в глазах Рудольфа, — баронесса фон Шредер устраивает послезавтра прием в честь счастливого выздоровления моего бесподобного брата, и Роберт обещал на нем быть. Так или иначе, он еще здесь задержится, а я… я просто не знаю, что мне делать с ним. Я за него отвечаю, но я не справляюсь. Он меня совершенно не слушает!
Вы думаете, он меня слушает? — улыбнулся Гесс.
— Но все-таки при вас он не ведет себя так… так легкомысленно. — Она с трудом подобрала нужное слово. — Стоило вам уехать ненадолго, и он тут же сбежал.
— Как? — Рудольф ушам своим не поверил. — Он же совсем болен!
— И я о том же. Вы бы видели, как он спускался по лестнице. Просто цирковой номер!
— Куда же он поехал?
— Сказал, за лекарством. Я его шутки давно разучилась понимать.
— Не стоит так сильно беспокоиться, фрау Кренц, — сказал Гесс. — За Робертом всюду следует охрана. Они не спустят с него глаз. Это настоящие профессионалы. Я очень благодарен вам за ваше любезное предложение провести еще несколько дней в вашем доме. Если это удобно, то я очень рад.
Рудольф вышел на веранду покурить. Про себя он ругал Лея последними словами. Он был так зол на Роберта, что попадись тот ему под руку, услышал бы много нелицеприятных вещей. «Знали бы отец с матерью, что позволяет себе гипотетический жених их дочки! Знала бы Грета! Ну погоди же! Теперь я с тобой поговорю, как положено… сорока тысячам братьев!»
Отдышавшись, он отправился к больному Геббельсу передать последние распоряжения фюрера. Тот тихо лежал с завязанным горлом. От бедного Йозефа за эти дни остались одни глаза. Рука была горячая, говорить он не мог и кое-как объяснялся жестами.
— Только не впадай в какое-нибудь трансгиперболическое состояние, — шутливо попросил Гесс, — а то потом не выкарабкаешься. Жизнь нас бьет, а мы ее — все естественно. Если очень скучно сделается, то вон девчонки о тебе спрашивали.
Геббельс взял со столика карандаш и, написав что-то на листке бумаги, протянул Гессу. «Я очень виноват».
— Все не без греха, — отвечал на это Рудольф.
«Как хорошо было в Рейхольдсгрюне».
— Весной приезжайте еще. «Какие новости?»
— Да никаких. Фюрер обещал позвонить из Мюнхена. Он очень беспокоится за тебя. Гиммлер тоже передавал привет. Не знаю, как быть с приемом у баронессы. Если сказать ей, что ты болен, то сегодня тут начнется такая же свистопляска, как вокруг Роберта, и тебе не дадут отдохнуть.
«Я не настолько популярен».
— Приедет Магда и решит, стоит ли это проверять. Я бы не стал.
«Фюрер что-нибудь говорил о реорганизации?»
Рудольф дождался, пока выйдет врач, давший больному лекарство, и ответил:
— Да. Он утвердился в мысли поделить партийный отдел практически между нами троими. В самом трудном положении пока Роберт. Фюрер все решительнее высказывается против Штрассера. Я этого поддерживать не стану, но тебе говорю как есть. Еще он сказал: спроси Геббельса, кто ему мешает, я их всех уберу от него.
«Это хорошо».
— Это правильно. Я к тебе зайду еще. Похоже, мы тут пока останемся — хозяйка настаивает. Может быть, тебе хочется чего-нибудь?
Геббельс чуть усмехнулся и снова взял карандаш.
«Вернуться бы на три дня назад. Еще лучше — на две недели».
Рудольф сочувственно кивнул. Когда он вышел, его поджидала Грета. Она теперь гораздо спокойней разгуливала по дому, поскольку тех, кто в нем оставался, она не стеснялась.
— Ну как он? — спросила она брата.
— Температура высокая, говорить не может… Но настроение выравнивается, по-моему. — И мысленно добавил: «Таких фокусов, как твой герой, Геббельс себе не позволяет».
