С Рудольфа мигом слетело все его негодование — он попросту испугался. Он снова позвонил охранникам и потребовал разыскать Лея.
К сожалению, ситуация развивалась именно так, как Рудольф и предвидел, — Роберт прежде всего отделался от сопровождения, которое до сих пор еще не вышло на его след.
— Ищите же, черт подери! — приказал Гесс. — Весь город перевернуть!
Около пяти вечера наконец позвонили с сообщением — Лея обнаружили бог весть в какой дыре. Гесс даже названия выслушивать не стал; он слишком торопился — нужно было встретить и привезти к Кренцам Магду Геббельс. Все сомнения рассеялись, страх испарился. Лей остался верен себе. А чего ждать от такого сумасброда! Жаль, Грета не увидит, каким его привезут сюда, когда он уже ничего не будет соображать и превратится в бесчувственное животное! Не мешало бы дать ей урок.
Магда в машине спросила Рудольфа, что он все время бормочет себе под нос, и он признался, что ругается.
— Можешь себе вообразить, он опять напился, — пожаловался он на Лея.
— Наверное, были причины, — тихо заметила она.
— У меня их нет? Или у Адольфа? Или у твоего мужа? Но такого в страшном сне не увидишь, чтобы Геббельс пошел в кабак и надрался там до потери смысла.
Магда едва заметно усмехнулась чему-то. Потом ее лицо приняло обычное внимательное выражение.
— Руди, можно дать тебе совет?
— Да, конечно!
— Не торопись. Роберт не без тормозов, ты это знаешь. Не торопись… вмешиваться.
Торопиться и впрямь было уже некуда. Когда около семи сестра снова явилась с требованием выпустить их с Ангеликой «из заточения», он поначалу не знал, что ей отвечать. У него не было причин удерживать их, он только поинтересовался, куда они собрались. Маргарита пожала плечами: не все ли равно?
— Если вам все равно — останьтесь дома!
— Хорошо. Мы идем в театр. — В какой?
— Но мы не знаем, какие здесь есть. В любой.
— Незачем ходить, — бросил сквозь зубы Рудольф. — Зрелищ и тут хватит.
— Что ты хочешь сказать?
— Все. Идите куда хотите! — Он махнул рукой, ушел в свою комнату и лег на диван.
Грета пришла следом и тихонько присела на краешек.
— Руди, случилось что-нибудь?
— А ты как думаешь?
— Если ты из-за меня, то я уже не маленькая.
— Я не знаю, какая ты, — резко отвечал брат. — Но я знаю, что ты нам всем устроила! Отец по полдня сидит у телефона, мама плачет каждую ночь… Никто этого не видит, они даже друг от друга скрывают. Посмотрела бы ты на их лица в то утро, когда ты…
— Руди!
— А ему что ты устроила? У него, между прочим, семья и старшему сыну десять лет! Ты об этом подумала?
— Но он любит меня!
— И это ты считаешь оправданием?
— Разве нужно оправдываться?
— Вы куда-то собирались идти? Идите. Я спать хочу. — Он отвернулся к стене.
Она пошла было к двери, но вернулась и снова села рядом с ним.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась домой? Но разве папе с мамой станет лучше, если мне не будет хорошо? И кому будет лучше, если два человека сделаются несчастны?
— Я не знаю, кому будет лучше. Я знаю только, что хуже того, что есть, не бывает, — глухо отвечал он.
— Руди, что произошло? Скажи мне. Ты должен мне сказать! Что-то… с Робертом? — Она вдруг вскочила, но он успел крепко схватить ее за запястье.
— Постой! С ним все нормально. Успокойся. Он сел, достал сигарету и закурил.
— Давай поговорим. Хотя мне это всегда с тобой трудно было — слишком большая разница в возрасте. Не знаю, сможем ли мы понять друг друга.
— Конечно, сможем, — улыбнулась сестра. — Ты спроси меня, а я отвечу… И ты ответишь мне, если я спрошу. Это же так просто.
— Тогда скажи мне, как ты представляешь вашу будущую жизнь? Что ты знаешь о человеке, ради которого готова на все? Что у тебя есть кроме страсти? Уважение? Положим. Восхищение? Допустим. Сочувствие, жалость, интерес? Очень хорошо. Но уважение, жалость, интерес — это дневные чувства, а у тебя закрыты глаза. Ты понимаешь, что он пьет, и пьет без меры?
— Он пил, потому что не было меня!
— А теперь он пьет, потому что ты есть? Будешь ты или не будет тебя — он все равно будет пить!
— Ты так говоришь, потому что… — Она снова рванулась с места.
— Подожди! Его нет. Не дергайся! У нее испуганно расширились глаза. — Но ему же нельзя…
— А он пьет! И будет пить! Можешь ты это понять?
— Отпусти… — Она принялась яростно выкручивать свою руку. — Я думала — вы друзья, а вы… Вы все…
Он крепко взял ее за руки.
— Куда ты готова бежать сейчас? Зачем ты нужна ему там? Опомнись, Маргарита!
— Я нужна ему! Нужна! Пусти! Пожалуйста… — вдруг тихо попросила она, и у него разжались пальцы. Но она не двигалась.
Рудольф закурил еще сигарету.
— Итак, он пьет. Это ты поняла. Что еще ты знаешь о нем? Знаешь ли ты главное? Он один из нас. Из тех, кто возглавит нацию. Это его путь. Ты готова пройти его с ним до конца? Ты готова подчиниться тому, что тебе чуждо? Не торопись сказать «да». За тебя говорит страсть. Вспомни, Маргарита, ты всего неделю рядом с ним, и все эти дни вокруг тебя смерть и ложь, ложь и смерть. Роберт как-то назвал политику грязным делом. Готова ты жить в этой грязи?
— Но ты ведь живешь. И Эльза.
— Я встретил Эльзу, когда не знал Адольфа. Мы вместе начинали наш путь, вместе его и закончим.
— Ты не хочешь взять меня с собой?
— Не хочу. Но главное — этого не хочет Роберт.
— Он говорил тебе? Что он тебе говорил?
— Нет, ничего. Я так думаю. Мне кажется, он оттого и меняет женщин, что не желает больше связывать ни одну из них. Этот случай с Полиной…
— Руди! Объясни мне! Как же вы говорите о счастье для всех немцев, если сами не верите в него?
— Мы верим. Но чтобы дать счастье большинству, нужно принести в жертву меньшинство. Если ты думаешь, что это несчастное меньшинство составят лишь неполноценные и евреи, то ты ошибаешься. Мы приносим в жертву и себя. С той разницей, конечно, что наше самопожертвование сознательно.
До сих пор она глядела ему в глаза — то сердито, то нежно и преданно, стараясь заранее прочитать в них ответ, — и вдруг отвела их, отстранилась.
— Тебе не понравилось то, что я сказал? — насмешливо спросил Рудольф.
Маргарита молчала, словно подыскивая слова, потом кивнула.
— Не понравилось.
— Объясни.
