Несколько человек принялись хором объяснять мне, что произошло. От толчка при внезапной остановке гребной вал вырвался из муфты, соединявшей его с двигателем. Уж теперь-то, гласил общий приговор, шхуну придется вытащить на слип для ремонта.
Они не учли той бесшабашности, которая все еще владела мной. Облаченный только в трусы (и я не был бы облачен даже в них, если бы не настояла Клэр), я спрыгнул в плоскодонку Сима, ухватил весло, всунул его между ахтерштевнем и винтом и налег на него изо всех сил, как на рычаг.
Весло с треском переломилось, и я свирепо ухватил второе. Окружающие нас лодки начали отплывать, и воцарилось тревожное молчание. Лопасть второго весла лопнула посередине, и ее обломки начали выныривать на поверхность. Дядюшка Берт Хан в ближайшей плоскодонке, видимо, сообразил, что случится теперь, и отчаянно попытался отплыть. Однако я перегнулся через борт Сима и выхватил весло прямо из рук бедняги. Весло оказалось отличное — он сам его сделал, и пока Сим удерживал плоскодонку на месте, я медленно приподнял вал и загнал его назад в муфту. Потребовалось всего несколько минут, чтобы накрепко завернуть установочные винты, завести двигатель и проверить скорости. На этот раз винт завертелся, как ему положено.
— Поднять чертов якорь! — завизжал я на мою команду.
И он еще толком не оторвался ото дна, а я уже поставил «полный вперед», сделал поворот («Счастливое Дерзание» завертелась, как легкомысленная девчонка), и мы с урчанием направились к выходу из гавани, а лодки перед нами шарахались во все стороны, точно селедки.
Я не оглянулся назад. Когда человек показал себя законченным аспидом, ему ни в коем случае — ну ни в коем — нельзя оглядываться назад.
Глава девятнадцатая
У ЧУЖДЫХ БЕРЕГОВ
Хотя небо было ясным, задувал крепкий западный ветер и нас начало сильно качать еще до того, как мы вышли из-под прикрытия островов Берджо. Ветер и волны разыгрывались все больше, и «Счастливое Дерзание» начала течь. Вскоре она вбирала уже по двадцать галлонов в час и, видимо, намеревалась удержать их в себе все, так как насосы тут же засорились всякими трюмными осадками, которые шхунка взбалтывала, атлетически прыгая по волнам. Пока Клэр стояла у румпеля, я возился с насосами, но не успевал их прочищать. Возникало впечатление, что победа вновь останется за «Счастливым Дерзанием».
Впрочем, мы еще могли бы поджать хвост и позорно вернуться назад на Берджо. Вблизи и под защитой берега среди лабиринта был проход, который сулил некоторую защиту от волн, хотя и угрожал разломать любое судно, посмевшее искать сомнительный приют между его бурунами.
Не натвори я столько глупостей при отплытии, то, возможно, внял бы голосу благоразумия и вернулся бы, но теперь я не мог на это решиться. Уж лучше рифы — и надводные и подводные. Я направился искать укрытия с подветренной стороны берега.
Клэр и Альберт были слишком неискушенными в тонкостях мореходства, чтобы понять, какому риску я их подвергаю, когда мы начали лавировать в лабиринте пенящейся воды и голых скал. Альберт с наслаждением ловил носом запахи суши, а Клэр впала в поэтическое настроение.
— Это надо же! — сказала она с восхищением. — До чего красивые буруны. И брызги висят над скалами, будто каждая из них — невеста под фатой!
Уж эта мне женская точка зрения! На мой взгляд, пенные фонтаны, взметавшиеся повсюду вокруг нас, больше смахивали на саваны.
И тут «Счастливое Дерзание» пошла со своего главного козыря. Двигатель лихорадочно застучал, а шхуна перестала слушаться руля. Когда я скатился вниз, то увидел, что гребной вал снова выскользнул из муфты. В уплотнительной коробке еще виднелась лишь четверть вала. Только-только чтобы я мог наложить гаечный ключ и медленно ввинчивать его внутрь шхуны, пока не сумел подсоединить к муфте. К тому времени, когда я опять поднялся на палубу, нас несло на особенно обворожительный подводный риф, окутанный не одной фатой, но множеством их.
Пока мы выписывали зигзаги с подветренной стороны гостеприимных рифов, я сумел прочистить насосы, но к тому времени, когда мы оказались на траверзе Гран-Бруи, первого населенного клочка суши к западу от Берджо, я всеми фибрами чувствовал, что с меня хватит. И мы повернули туда.
Настроение у меня было самое мрачное и угнетенное, потому что я уныло представлял себе завтрашний день и все последующие завтрашние дни, уходящие на запад, к Монреалю. Клэр и Альберт, наоборот, были очень веселы. Гран-Бруи — крохотный островок, но необычайно красивый. Кроме того, горстка его обитателей — самые гостеприимные люди, какие только есть на Ньюфаундленде. Половина из них высыпала на берег принять наши концы, а вторая половина вскоре появилась с дарами, варьировавшимися от только что пойманного лосося до банки джема из митчеллы, нашей северной ягоды. Клэр была очарована.
Как и Альберт. Это же была его родина и почти последнее место в мире, где его древняя порода еще сохранилась. Свое возвращение он отпраздновал, спрыгнув на пристань и нахамив пятерке своих братьев и сестер (некоторые, возможно, доводились ему дядями и тетями), чем спровоцировал собачью драку, которая завершилась, только когда полдесятка мужчин, вооружившись лопатами, столкнули весь завывающий, сплетающийся клубок в воду. Из воды собаки выбрались добрыми друзьями, забыв вражду и распри.
Хотя я тайно пришел к выводу, что здесь наше путешествие на выставку и завершится, я промолчал об этом. Мне требовалось время, чтобы подготовить мою команду к известию, что ближайшие годы им предстоит провести на Гран-Бруи. Почти всю ночь я провел, юстируя и закрепляя муфту, а затем перебрал уплотнительную коробку, главную виновницу течи. Когда наконец я забрался на свою койку, предрассветное небо затянули тучи. Ветер переменился, задул с юга, и я понял, что лето (два его остававшихся дня) на юго-западном берегу, слава Богу, кончилось. Утром заштормит, сомкнётся непроницаемый туман. Я сладко уснул, убаюканный мыслью, что продолжить это злополучное плавание никакой возможности нет.
Объяснения тому, что произошло на следующий день, я никакого предложить не могу. Необъяснимые факты таковы: проснувшись в девять утра, я обнаружил безоблачное небо, полное отсутствие ветра, идеальную видимость и море, спокойное, как декоративный пруд. А «Счастливое Дерзание» не дала течи. Вначале я попросту не поверил, но, когда к полудню все таким и осталось, мне пришлось смириться со скорбным выводом, что избежать плавания я сумею, только если испорчу двигатель или нанесу шхуне телесное повреждение. Я явно оказался жертвой отвратительной шутки, но мне оставалось лишь смириться с неизбежным. Подавляющая часть населения Гран-Бруи собралась на пристани, чтобы пожелать нам доброго пути (и терпеливо недоумевала, что могло нас так задержать), а потому я был вынужден выйти в море вопреки тому, что все мое существо отчаянно протестовало.
И последовал один из худших дней в моей жизни. Фантастическая погода упрямо не менялась (на юго-западном берегу такие дни выпадают раз в десятилетие). Двигатель работал безупречно. Нигде не текло. Мы плыли вдоль залитого солнцем улыбающегося берега по искрящемуся морю. И все это время я знал, что неминуемо произойдет нечто ужасное и мне следует быть начеку. Я был до того взвинчен уверенностью, что нас откармливают как ягнят на заклание, что огрызался на Клэр, проклинал мою бедную шхунку, рычал на Альберта и вообще вел себя гнусно.
