После трапезы Махар долго нежился в постели. Затем совершил прогулку по дворцу, где он не был так долго. Сопровождал его неизменный Моаферн.
Вечером Махара навестил Митридат, постаравшийся в непринужденной беседе вызвать сына на откровенность, но Махар в данный момент был озабочен другим. Он хотел знать, когда отец вернет его на трон Каппадокии. И будет ли война с Римом, о которой вокруг столько разговоров.
— Отец, каппадокийцы уверены, что ты начнешь с ними войну, едва вызволишь меня из плена, — поведал Махар. — Они и римлян призвали на помощь из-за этого. Однако римлян пока еще мало в Мазаке. Нужно напасть, отец, пока их не стало больше.
Большие глаза Махара блестели воинственным блеском. Было видно, что ему самому не терпится в битву!
Митридат невольно улыбнулся: он был таким же в семнадцать лет!
— Отец, почему все вокруг зовут меня Махаром, ведь ты же сам дал мне новое имя, — с неудовольствием заметил юноша. — Я Ариарат, а не Махар. Я царь Ариарат!
— Махаром назвала тебя твоя мать, сын мой, — сказал Митридат. — И мне приятнее называть тебя твоим прежним именем, ведь я очень любил твою мать. Не беспокойся, ты снова станешь Ариаратом, когда вернешься в Каппадокию.
— Когда же я вернусь, отец? — нетерпеливо воскликнул Махар.
— Тебе, я вижу, понравилось царствовать, — вновь улыбнулся Митридат.
— Я должен отомстить своим подданным, предавшим меня, — с угрозой в голосе произнес Махар. — Со мной грубо обращались, перебили всех моих телохранителей, советников и наложниц. Такого я простить не могу. Когда я вернусь, то залью Мазаку кровью этих гнусных смутьянов!
— Сколько у тебя было телохранителей, сын мой? — спросил Митридат.
— Сколько ты мне дал, столько и было, — пожал плечами Махар. — Триста или чуть больше…
— А много ли было наложниц? Отвечая, Махар слегка смутился:
— Немного, отец. Всего девять.
— По ком же ты больше скорбишь, Махар?
— Мои воины меня недолюбливали, так что мне не жаль никого из них, — небрежно ответил Махар. — К тому же всех этих людей всегда можно заменить. Вот наложниц мне действительно жаль, — Махар грустно вздохнул, — я столько времени потратил, выбирая каждую из них. Одна мне приглянулась стройными ногами, другая — красивым задом, у третьей была совершенно потрясающая грудь, у четвертой лицо как у богини…
Махар перечислял своих наложниц, живописуя их внешние достоинства, а Митридат, глядя на него, все больше хмурил брови.
И это его старший сын, ценящий женские прелести выше своих преданных слуг, выше войска! Оказывается, для него царствование было всего лишь временем безграничных наслаждений. И теперь он зол на каппадокийцев, лишивших его этого. Можно не сомневаться — этот юноша сдержит свое слово, если вновь воцарится в Каппадокии. Он жестоко отомстит своим бывшим подданным и в первую очередь мазакенам, посмевшим перебить его любимых наложниц.
Митридат расстался с сыном, стараясь не показать, как он в нем разочаровался.
Ночью Митридату не спалось. Он вел мысленный спор со своим вторым «я», вдруг пробудившемся в нем.
«Махар рано увлекся женщинами, — думал Митридат, — поэтому женщины для него теперь на первом месте».
«Этим Махар пошел в тебя. Разве нет?» — язвительно прошипел внутренний голос.
«Даже самые прекрасные женщины не могли отвлечь меня от моих замыслов, — оправдывался Митридат. — Свидетели — боги, я не избегал опасностей, даже на ложе с женщиной я не забывал о делах государства».
«Это потому, что с ранних лет при тебе находились суровые воспитатели, — отвечал внутренний голос. — В первую очередь Тирибаз. Это благодаря ему в тебе помимо сладострастия живет неуемное честолюбие, страсть к лошадям и оружию».
«Значит, я окружил Махара не теми людьми, дал ему плохих советников?» — вопрошал Митридат самого себя.
«Ты виноват не только в этом, — молвил внутренний голос, — но также в том, что надолго оставил Махара без своего внимания, увлекшись другими заботами. И прежде всего сестрой Лаодикой».
«Я воевал в Колхиде, — оправдывался Митридат, — потом покорял мосхов, а еще нужно было строить крепости, дороги, корабли…»
«И все же у тебя оставалось время и на женщин, — не унимался внутренний голос. — Избавившись от Антиохи, ты сразу же взял в жены Роксану, которая родила тебе сына и дочь. Потом ты соблазнил Нису под видом Диониса».
«Это была не прихоть, я должен был проучить Ариарата, моего племянника!» — защищался Митридат.
«Ты проучил его, пронзив кинжалом, — говорил неумолимый голос, — а вскоре женился на его матери, спровадив Роксану в Амис».
«Я любил Лаодику!»
«Значит, Роксану ты взял в жены, не любя?»
«Я же вернул Роксану из Амиса после смерти Лаодики…»
«И снова отправил ее туда уже вместе с Нисой, поссорившись с ней из-за бывшей блудницы Гипсикратии».
«Роксана слишком много на себя берет!»
«Не больше, чем дозволено царице и твоей супруге. Неужели у Роксаны меньше прав на тебя, чем у какой-то Гипсикратии?»
«Права здесь ни при чем. Роксана смеет упрекать меня в разврате, будто из-за женщин я забросил дела государства».
«А это не так?»
«Не так, клянусь Митрой!»
«А сколько наложниц в твоем гареме?»
«Неважно».
«Конечно неважно, важно другое: твой старший сын унаследовал не только твою внешность, но и твое сластолюбие», — подвел итог внутренний голос.
«Значит, виноват все-таки я?»
«В Махаре течет твоя кровь…»
«Я не был таким слабовольным».
«Ты был им до поры, пока не попал в руки Тирибаза. Это Тирибаз сделал из тебя настоящего царя и воина!»
«Стало быть, я доверю Тирибазу и своего сына», — принял решение Митридат.
* * *
Тирибаз, взявшийся за воспитание Махара, постоянно огорчал Митридата отзывами о нем.
Махар плохо ездит верхом! Он не умеет стрелять из лука, не умеет обращаться с мечом и копьем! Махар груб и ленив! Он пристает к служанкам и обожает подолгу разглядывать статуи обнаженных нимф и богинь.
Махар в свою очередь жаловался отцу на своего воспитателя.
Тирибаз каждый день заставляет его скакать верхом, причем нарочно подбирает самых резвых лошадей, а у него уже все тело в синяках от частых падений. Тирибаз смеет кричать на него, хотя он сын царя! Тирибаз оставляет его без еды, если ему не удается попасть в цель из лука. Тирибаз не позволяет ему долго спать. Он просто замучил его!
Митридат разрывался между жалостью к сыну и суровой необходимостью, поскольку он не хотел, чтобы его старший сын был хоть в чем-то слабее его самого.
