— Все зло в этом мире порождено Ангро-Манью, как и добро — Ахурамаздой, — сказал Митридат. — Каждый человек, будь то мужчина, женщина или ребенок, волен поддерживать того или другого. Перестань лгать, красть, причинять боль другому, и светлые божества не оставят тебя своими милостями. Другое дело, что для этого необходима определенная сила воли, ведь зачастую именно безволие толкает человека на плохие поступки, рождает в нем нечестивые мысли. В таком случае человек, сам того не подозревая, начинает служить Ангро-Манью, тем самым отодвигая светлый миг победы добра над злом.
— Обещаю тебе с этого дня никогда не лгать и гнать прочь дурные мысли, — торжественно произнесла Олдуз, преданно глядя на Митридата. — И прикажу своим воинам и слугам делать так же.
Митридат чуть заметно улыбнулся и погладил свою юную жену по светлым блестящим волосам.
— К сожалению, невозможно заставить человека быть честным и добрым, — с грустью в голосе сказал он, — каждый сам избирает верный путь либо сбивается с него. Единственно верным воз действием здесь могут быть убеждение и личный пример.
Беседа эта происходила на крепостной стене города Гимниады, выстроенного скифинами в самом центре своих владений.
Многие соплеменники Олдуз, по примеру окрестных племен, приспособились к оседлой жизни и даже научились возделывать землю. В Гимниаде жила скифинская знать, привыкшая к персидской роскоши и греческим удобствам. Здесь находился и дворец царя скифинов, окруженный хозяйственными постройками и жилищами слуг.
Маргуш, не любивший тесноту и пыль городов, редко навещал Гимниаду. Зато его старший сын Уду часто бывал здесь.
Митридат очутился в столице скифинов после набега на греческий город Керасунт, под стенами которого он был ранен стрелой в плечо.
В то время как Митридат залечивал рану, его полководцы сражались под Амасией с Багофаном и Мнаситеем. Оттуда давно не было никаких известий.
Митридат и его свита пребывали в тревожном ожидании.
Со стены, сложенной из сырцового кирпича, открывался вид на холмистую равнину, уходящую к горам. Там, за голубыми вершинами, расстилалась цветущая долина Хилиокомон, где конные и пешие отряды двух братьев, двух Митридатов решали оружием, кому из них править Понтом.
Войско вернулось в Гимниаду, едва начали желтеть листья на деревьях. И вернулось с победой.
Среди знатных пленников Митридат увидел Багофана и своего дядю Стефана, доводившегося братом военачальнику Диофанту.
Оба предстали перед Митридатом, который пожелал сам допросить их.
— Этот, — кивнул на Стефана Тирибаз, — сдался сам в начале битвы. Этот, — Тирибаз указал на хазарапата, — отбивался отчаянно, положил много наших воинов. Но все же Сузамитра сбил его с коня, а мои «демоны» скрутили его ремнями. Мы понимали, что убивать Багофана нельзя, ибо он много знает.
— Я знаю не меньше, — со значением вставил Стефан и демонстративно отодвинулся от стоящего рядом с ним Багофана.
— Прекрасно, — произнес Митридат, поглаживая раненое плечо. — С тебя и начнем, дядюшка. Поведай нам, что творится в Амасии и Синопе. Доволен ли народ правлением моего брата?
— Лгать не стану, — сказал Стефан, — эллины, что живут на побережье, не жалуются на правление Митридата-младшего. Но в Амасии и на землях, где живут персы, твоим братом недовольны, так как его военачальники занимаются откровенным грабежом. Персы желают видеть царем тебя.
— Почему ты сдался в плен, Стефан? — спросил Митридат.
— Я повздорил с Мнаситеем, и он пригрозил мне расправой. Угрозы Мнаситея — не пустой звук, ведь он обладает неограниченной властью, поскольку является родственником царя.
— Как это понимать? — насторожился Митридат.
— Багофан выдал свою младшую дочь замуж за твоего брата, а старшую отдал Мнаситею.
— Вот оно что! — изумленно протянул Митридат и перевел взгляд на хазарапата. — Так ты теперь мой родственник, Багофан. К сожалению, это не облегчит твоей участи.
— Я тоже сожалею, что не прикончил тебя в Синопе в свое время, хотя у меня была такая возможность, — дерзко ответил Багофан. — Однако я спокоен, за меня отомстит Мнаситей. Он же преподнесет твою голову в дар твоему брату. Вернее, истинному владыке Понта, ведь ты самозванец, недаром даже боги отвернулись от тебя.
— А если я пощажу тебя, Багофан, — сказал Митридат, — ты обещаешь не сражаться со мной больше?
— Такого обещать не могу, — отрезал Багофан.
— Почему?
— В Понте должен быть один царь. И я свой выбор сделал.
— И все-таки ты послужишь мне, упрямец, ибо такова моя воля, — твердо произнес Митридат и движением руки повелел страже увести Багофана.
Разговор Митридата со Стефаном продолжился в трапезной за чашей вина.
Митридату не терпелось узнать побольше о матери и сестрах. О них он и начал расспрашивать Стефана.
Стефан охотно делился с племянником тем, что знал.
— Царица Лаодика прошлой весной родила сына, которому дала имя Махар. Она безвыездно живет в Амисе. Там же находится Антиоха, вернувшаяся этим летом из Диоскуриады. Тирана Провака, ее мужа, сограждане лишили власти, восстановив в своем городе демократию. Провак бежал к гениохам, но повздорил с ними и был убит варварами. Мне кажется, Антиоха сама строила козни против нелюбимого супруга, иначе она не гордилась бы тем, что ухитрилась не зачать от него ребенка. Что касается младших сестер, Роксаны и Нисы, обе они живут в Синопе под строгим надзором евнухов. Я слышал, твой младший брат собирается сделать Роксану своей второй женой, когда она достигнет совершеннолетия. Мнаситей противится этому, зато Гистан предлагает Митридату взять в жены и Нису. Гистан очень сильно настроен против Антиохи, подозревая ее в симпатиях к тебе, Митридат. Но Антиохе симпатизирует Гергис. К тому же эллины Амиса стоят за нее горой. Не знаю, чем уж Антиоха так очаровала их…
Когда стемнело, Митридат удалился во внутренний дворик. Ему хотелось побыть одному, чтобы осмыслить все услышанное в беседе со Стефаном.
Значит, у него есть не только дочь, рожденная Статирой, но и сын, одновременно являющийся ему братом.
«Махар… Моего сына зовут Махар, — размышлял Митридат, отмеряя неторопливыми шагами каменные плиты двора. — Махар по-персидски значит „герой“. Интересно, на кого он больше похож — на меня или на мать?»
Митридату казалось, что минуло не два года, а целая вечность с той поры, когда он последний раз видел Антиоху, обнимал и целовал мать. Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть эту прекрасную женщину, давшую жизнь его сыну, бывшую для него плохой матерью, но непревзойденной любовницей.
* * *
— О чем вы тут шепчетесь? — спросил Тирибаз, неожиданно появившись в комнате, где уединились Митридат и Сузамитра.
Митридат и Сузамитра обернулись к Тирибазу.
