В душе Лаодики все больше росла уверенность, что скоро она опять станет полноправной царицей, отстранив от власти младшего сына и посадив на трон любимого старшего. Кто знает, может, рожденный ею мальчик соединит их законным браком: ее и Митридата-старшего. Страстная любовь к родному чаду все так же пылала у нее в сердце. А молва… Молва после всего перенесенного была ей не страшна.
* * *
И вот наступил день, которого Лаодика ждала с трепетной радостью и вместе с тем с какой-то непонятной тревогой. Войско ее старшего сына подступило к Амису.
В ранней предрассветной мгле серого зимнего утра конные и пешие отряды растянувшегося змеей войска заполнили дорогу, ведущую к Амису с юго-востока. За городские стены долетал рев верблюдов и ржание степных коней; громыхали по камням повозки обоза.
Там, откуда двигалось грозное воинство, вздымали свои вершины седые горы Париадра, над которыми уже показался краешек восходящего солнца.
Смятение, наполнившее дверец, подняло с постели и царицу Лаодику.
Она взошла на башню цитадели прямо под пронизывающее дыхание северо-западного ветра. С высоты ей открылись поля и рощи, белые домики далеких усадеб, разбросанные по всей равнине. Ветер трепал Лаодике волосы и края плаща, но она не чувствовала холода, вглядываясь в ощетинившуюся копьями пехоту, в идущую на рысях конницу, более похожую отсюда, с высоты, на быстротекущую рыже-бурую реку, вышедшую из берегов.
Наконец она увидела всадника на белом коне, которого сопровождали около десятка конников. При его появлении по плотным воинским колоннам прокатывался приветственный клич. Это был ОН!
Глава девятнадцатая. КРОВАВЫЙ ПИР
Лаодика столь тщательно готовилась к долгожданной встрече с сыном, что вконец измучила прислуживающих ей рабынь. То ее не устраивали уложенные завитые локоны, то тени для век казались тусклыми, и она требовала найти другие, поярче. Царица перебрала все свои наряды, не зная, что надеть, чтобы выглядеть стройнее. Она только сейчас с ужасом обнаружила, что располнела больше, чем ей казалось. Из-за этого самые любимые платья теперь были узки.
Служанки, как могли, успокаивали свою госпожу, предлагая ей всевозможные ухищрения, чтобы скрыть полноту. Они, кажется, не понимали, что царица желает понравиться не сыну, но мужу и любовнику.
Наконец Лаодика нашла выход. Она решила надеть тот самый пеплос, в котором Митридат видел ее на празднике Диониса в Синопе. «Боги! Как давно это было!..»
Лаодика была уже почти готова, когда к ней вбежала Антиоха, роскошно одетая и благоухающая благовониями.
— Мама, ты скоро? — нетерпеливо спросила дочь. — Зря ты надела этот пеплос, у него такой унылый цвет! Ну да ладно, пора идти. Слуги сообщили мне, что Митридат и его военачальники уже спешиваются у входа во дворец. Вот-вот они будут здесь!
Лаодика, огорченная замечанием дочери, даже забыла припудрить себе щеки. Она раздраженно прикрикнула на служанку, укладывающую ожерелья из крупных жемчужин у нее на груди, последний раз взглянула на себя в зеркало и поспешила за Антиохой, нетерпеливо ожидающей ее в дверях гинекея.
По пути в тронный зал Лаодика украдкой бросала завистливые взгляды на Антиоху. Как она стройная! Сколько в ней грации! И как идет дочери дорийская прическа! Может, и ей следовало сделать такую же?.. Нет, что ни говори, а молодость не заменят ни ожерелья, ни румяна, ни белила…
Садясь на трон из слоновой кости, Лаодика пропустила мимо ужей восторженные замечания относительно ее красоты из уст дворецкого. Не обратила внимания на комплименты Стефана, стоящего позади трона с опахалом в руках, и Дионисия, раскатывающего ковер перед троном, сочтя это грубой лестью.
Антиоха устроилась рядом с матерью на стуле без спинки.
Стефан, обмахивающий царицу опахалом из страусиных перьев, стал обмахивать и ее.
Свита царицы расположилась по бокам от трона.
Все пребывали в нетерпеливом ожидании; о чем-то шептались Гергис с Дионисием.
Наконец двери в зал распахнулись и Лаодика увидела Митридата. На нем был панцирь из воловьей кожи, на ногах бронзовые поножи, на плечах красный плащ, у пояса висел меч. Он шел к ней через зал уверенной поступью победителя. Пышные золотистые кудри обрамляли мужественное загорелое лицо с орлиным носом. Солнечные лучи отражались в голубых глазах, устремленных на нее.
Позади Митридата шли еще какие-то воины в шлемах и панцирях, но Лаодика видела только сына. Как он возмужал! Неудивительно, ведь ему уже двадцать один год. А вот ей уже сорок четыре…
Остановившись в нескольких шагах от трона, Митридат отвесил матери поклон. Вместе с ним поклонилась и вся его вооруженная свита.
После приветственных слов Митридата Лаодика не выдержала, вскочила с трона и прижала сына к себе. Ее душили слезы.
Помпезной встречи не получилось: Лаодика просто увела Митридата в свои покои, оставив приближенных в легком замешательстве.
Антиоха нервно кусала пунцовые губы: брат даже не обратил на нее внимание! А она-то старалась, чтобы понравиться ему!
Однако предаваться отчаянию было не в характере Антиохи. Сев на трон, она громко объявила:
— Ввиду того, что царица недомогает, ее заменит царская дочь. Разговаривать с вами буду я.
Военачальники Митридата нисколько не огорчились такой замене и охотно поклонились Аитиохе. В отличие от своего предводителя на них произвела впечатление дивная красота девушки.
* * *
Оставшись наедине, мать и сын дали волю чувствам, наслаждаясь объятиями и поцелуями. Их лобзания, поначалу суетливые и неумелые, становились все смелее и жарче. Соединив наконец уста, как в незабвенную пору тайных встреч, любовники дали волю нетерпеливым рукам, возбуждая друг друга самыми смелыми прикосновениями.
Ничего не видя и не соображая, мать и сын продолжили предаваться сладострастию с такой дикой жадностью, с какой изголодавшийся набрасывается на пищу.
Лаодика едва не лишилась сознания от блаженства, чувствуя изнутри накатывающиеся сладостные волны. Нет, она принадлежала сейчас не сыну и не любовнику, но богу любви!
Царица пришла в себя от громких протяжных стонов, которые вырвались из груди Митридата. Сын повалился рядом с ней на ковер, вспотевший и опустошенный.
Лаодика блаженно закрыла глаза, но тут же открыла их, услышав звук открывающейся двери и торопливый топот ног. Прямо над собой царица увидела встревоженное лицо Тирибаза и обнаженный меч у него в руке.
— Митридат, ты жив? — окликнул военачальник ее сына. Поскольку Митридат не отозвался, Тирибаз преклонил колено и тряхнул его за голое плечо.
— Ты невредим? — вновь спросил он.
— О боги! — простонал Митридат, приподнимаясь на локте и прикрывая неловким движением наготу матери. — Мне надоела твоя опека, Тирибаз! Я невредим и прекрасно себя чувствую. Ты успокоился теперь?
