Зато когда девушка в голубом хитоне стала попадать стрелами в яблоки, которые ее помощники поочередно подбрасывали высоко вверх, среди скифинов прокатился громкий хохот. Этим детям степей, с малых лет не расстающихся с луком, такая стрельба показалась самым заурядным зрелищем, словно при них подоили корову или взнуздали коня.
— У нас в кочевьях любой ребенок может так стрелять и даже лучше, — насмешливо проговорил Маргуш. — Эй, дайте-ка мне лук! Я покажу вам настоящую меткость!
Выйдя на середину зала с луком и стрелой в руках, Маргуш велел одному из своих воинов стать у закрытой двери, наложив на нее ладонь с растопыренными пальцами. Скифин повиновался без всякого страха. В зале водворилась напряженная тишина.
С поразительной быстротой и легкостью царь скифинов выпустил из лука три стрелы. Все три вонзились в кипарисовую дверь точно между пальцами живой мишени.
Скифины разразились громкими криками, приветствуя своего царя. По залу прокатился вздох восхищения.
Один из акробатов выдернул стрелы из двери и сунул их в колчан, висевший у Маргуша на боку.
— А теперь кто не побоится стать лицом ко мне с яблоком на голове? — обратился к залу самодовольный Маргуш.
Гости переглядывались между собой.
Хотя все имели возможность убедиться в поразительной меткости царя скифинов, желающих пощекотать себе нервы не было.
Внезапно со своего места быстро поднялась царица Лаодика и вышла из-за стола, вырвав руку из руки старшего сына, желавшего удержать ее. Его умоляющий возглас также не остановил царицу, которая уверенными шагами пересекла зал и встала к двери спиной. Ее лицо было спокойно, когда воин-скифин водрузил ей на макушку небольшое румяное яблоко.
Все сидящие за столами замерли, когда Маргуш поднял лук. Он долго целился, перед тем как натянуть тетиву. Его лицо словно окаменело, в темных прищуренных глазах появилось хищное выражение.
Вот оперение наложенной на тетиву стрелы медленно двинулось к плечу стрелка, повинуясь усилию могучей руки.
Напряжение в зале достигло предела.
Царица, прекрасная и невозмутимая, стояла неподвижно с яблоком на голове на виду у всех.
Маргуш натянул лук до конца, когда вдруг раздался вскрик, жалобный, протестующий возглас:
— Не стреляй, заклинаю!..
Это был голос Митридата-младшего: у бедняги не выдержали нервы.
Маргуш оглянулся.
В этот миг тетива сорвалась с его пальцев, и стрела с коротким резким свистом, пролетев расстояние в сорок шагов, пробила шею царицы, пригвоздив ее к двери.
В зале началось смятение.
Дворецкий и слуги бросились к Лаодике, которая с хрипением ловила воздух ртом, схватившись обеими руками за поразившую ее стрелу.
Злополучное яблоко, скатившись с головы царицы, попало кому-то под ноги и было раздавлено.
Когда Митридат-старший, расталкивая всех подряд, пробился к матери, стрелу из нее уже извлекли. Над несчастной хлопотал Андротион, пытаясь остановить кровь.
Митридат, упав на колени, схватил мать за кисти рук. Они были холодны как лед. В лице у царицы не было ни кровинки, зато из шеи кровь текла неудержимым потоком.
— Милая моя… — бормотал Митридат, дрожа от отчаяния.
— Потерпи. Сейчас Андротион спасет тебя. Ну же, Андротион!
Врач торопливо рвал на ленты какое-то покрывало, приказывал кому-то поддерживать голову Лаодики.
А вокруг плотным кольцом стояли потрясенные гости и приближенные царицы. Множество глаз с тревогой и состраданием взирали на то, как врач борется за жизнь своей госпожи.
Андротион еще не закончил делать перевязку, когда по телу Лаодики вдруг прошла судорога, затем другая.
Царица попыталась что-то вымолвить склонившемуся над ней сыну и не могла, лишь беззвучно шевелила губами.
Митридат наклонился к самому лицу матери и разобрал еле слышное:
— Люблю…
— Пустое дело, — проворчал Андротион. — Она умирает.
— Замолчи! — рявкнул на него Митридат. — Ты спасешь ее! Я приказываю тебе, иначе…
— Все, — опустив окровавленные руки, печально произнес врач. — Она умерла.
— Нет! Не может быть, — растерянно молвил Митридат, глядя в открытые глаза матери. — Она жива. Она же смотрит на меня.
Андротион тяжело вздохнул.
— Смотрит, но не видит.
Митридат окликнул мать, потряс ее за руки, за плечи. Лаодика не подавала признаков жизни.
Ее большие глаза, устремленные на сына, еще хранили выражение нежности, но взгляд был неподвижен и пуст.
Леденящий холод закрался в душу Митридата, его сердце было готово разорваться от горя, а разум не желал осознать и принять случившееся.
Вот перед ним лежит его мать, красивейшая из женщин. И она — мертва! Только что была жива и жизнерадостна, и вот — ее нет. Умерла!
Горячие слезы полились из глаз Митридата. Ему казалось, что он остался один на всем свете, что он потерял не только мать, но и любовь, и счастье, и все надежды. Митридат стонал и бил себя по голове, неудержимые рыдания сотрясали ему плечи. Мир казался ему жестоким, судьба — несправедливой, а люди — сборищем изменников и негодяев. Никто не смог спасти его мать, его любовь!
Митридат вскинул голову и увидел стоящих подле него Андротиона, Стефана, Тирибаза и Сузамитру. Стефан утирал слезы пухлым кулаком.
Людской круг, собравшийся вокруг умирающей царицы, распался на несколько отдельных групп. Только эти четверо остались стоять там, где стояли.
Гости приглушенными голосами обсуждали случившееся, искоса поглядывая на сидевшего в стороне с подавленным видом царя скифинов. У его ног лежал злосчастный лук и колчан со стрелами. Акробаты, уходя, не посмели забрать его с собой.
— Андротиона казнить! — резко выпрямляясь, сказал Митридат сдавленным от слез голосом.
Врач побледнел.
Стефан перестал плакать и опасливо отодвинулся от сирийца. По знаку Тирибаза два персидских воина схватили Андротиона и поволокли к выходу.
Возле Митридата оказался Гергис.
— Повелитель, это несправедливо, — промолвил он, почтительно прижав ладонь к груди. — Врач не виноват, что…
— Тирибаз, этому отрубить голову. Немедля! — Митридат ткнул пальцем в Гергиса. — Моих телохранителей сюда!
Гости, пораженные внезапной жестокостью Митридата, затихли, никто из них не посмел сказать ни слова в защиту Гергиса.
Лишь Дионисий бросил Гергису, уводимому стражей, ободряющую фразу:
— Крепись, друг! Если перед царем ты виноват, то перед богами чист.
Митридат живо обернулся на реплику Дионисия.
