— Силой?
— Может, сначала и силой. По Москве слух пошел, что поначалу сказал, будто позаботиться о царевне желает, помочь в чем надо. Если силой постригли, от клобука монашеского освободить.
— Неглупо. Совсем неглупо. Сторонников да родственников царя Годунова, думаю, немало осталось. Утихомирить их куда как неплохо.
— Обещал, если захочет, жениха найти. Замуж с богатым приданым выдать. От его имени.
— Что он, обездоленный отцом царевны, зла на его семейство не держит. Гляди-ка, Димитр куда умней, чем мы все думали, оказался. Расчетлив, ничего не скажешь.
— А о своей дочери единокровной ясновельможный отец забыл? О ней, супруге Московского царя, и думать перестал? Расчетлив Димитр, говоришь. Не в том ли расчет, чтобы от жены-полячки избавиться, на московских корнях укрепиться? Оставил ведь, слышишь, оставил царевну во дворце. Жить с ней стал, целоваться да миловаться, а ваши агенты ни сном ни духом.
— Не все то тебе, барыня, говорилось, о чем агенты толковали.
— От меня скрывали?!
— А если что и скрыли, какая беда! Главное, чтоб наш поезд — оршак наш до Москвы добрался, в столицу Московии вступил. Вступит — Димитр у нас в руках будет. Об одном этом и думать надо.
— Так мне же жить с ним! Жить, Боже Праведный!
— Да ты что, в своем уме? С королем жить — не с мужем простым. С простым мужем ксендз все беды разведет. С королем — дела государственные происходят. Тут уж не семья — союз державный. А ты как мещанка простая рассуждаешь.
— Выходит, не любил меня Димитр никогда, не любил…
— Может, и не любил. Знаю, княгиня Урсула Острожская рассказывала, любовь у него с племянницей князя Беатой была.
— И ты не предупредил?
— И не подумал. Мало ли у доброго молодца дел сердечных бывает, так что — от каждого в реке топиться или как?
— Я видела Беату. Сколько раз видела…
— Так что — легче тебе стало?
— Я не о том. Так почему же с Беатой…
— С Беатой он не обручился? Что ж тут непонятного? Чтобы Димитру престол отеческий вернуть, не только средства огромные, но и люди знатные были нужны. Беата сирота, кто бы с такой возиться стал! Марина Мнишек — другое дело.
— Он просил руки Беаты?
— Бронь Боже! Какое просил — и не заикался. Из Москвы вернулся, к пану Вишневецкому переехал. Поди, Беаты больше и не видел.
— И она к нам не приезжала.
— А как бы приехала, когда в чахотке не первый год лежит. Век ей недолгий определен. Князь Константы очень ее жалеет — хотел к итальянским докторам отправить. Отправил ли, не знаю.
— Про царевну говорят, кровь с молоком. Веселая. Шутливая. На арфе да клавикордах играет. Стихи сочинять умеет.
— Полно, Марыню, все равно в монастырь вернется. Оно и к лучшему, что Димитр ее на весь свет опозорил. Если бы с почетом да уважением в былом годуновском доме стал содержать, мог бы — чем черт не шутит! — и жениться. А так, блудница и есть блудница. Шляхта такой не пожелает. И не пожалеет. Сама подумай, как после пиров Валтасаровых в церковь под венец им идти? Никак такое невозможно. Расчетлив царь Димитр, куда как расчетлив.
— А если — любовь это…
— Ин и Бог с ней. Истеплится и погаснет. Иначе в жизни не бывает. Да и мы поможем. Неужто не поможем, царица Марыня.
— Мой Боже! Какая же это удивительная страна, которой вашему величеству предстоит править. Взгляните только, ваше величество, какое множество куполов, и все словно золотом облиты! Так и сияют!
— Мне говорили, будто московиты и впрямь кроют купола своих храмов золотом. У них его так много.
— Полно, Теофила, быть такого не может.
— Я не сама придумала, ваше величество. Московские гости в Кракове говорили. И даже не хвастались, а просто мастеров каких-то для купольного дела искали. В Польше их нет, так в Рим собирались.
— А сколько мехов на женщинах! И шубки бархатные!
— Немодные.
— Им не с кого брать пример, ваше величество. Коль скоро у них будет такая королева, как вы, их портновские мастера разучат иной крой.
— Сколько раз вас поправлять! Мы уже в Московии, потому и звать меня следует не королевой — царицей.
— Но, ваше величество, вы же не заставите свою свиту говорить на этом языке. Я бы, например, никогда ему не научилась.
— А откуда ты вообще знаешь; какой это язык? Где ты его могла слышать?
— Конечно же, в Кракове. Там в вавельской часовне который год расписывают стены божественными изображениями русские мастера.
— Серьезно?
— Куда серьезней. Уж я не говорю о купцах русских, которых всегда предостаточно было в Сукенницах. Если очень-очень прислушаться, то можно даже начать понимать их разговор. Говор у них какой-то особенный — будто выпевают слова. Как в хоре. Но мы так разболтались, а ваше величество совсем и не смотрит в окно. Вам не любопытно ваше государство?
— Теперь я на всю жизнь приговорена к нему, и мне нет нужды торопиться с этим знакомством.
— О, я сразу заметила, вы в дурном расположении духа, ваше величество. Вам не терпится, вероятно, увидеть вашего супруга.
— Как раз встреча с ним и приводит меня в такое состояние. Мы достаточно давно не виделись, и я не знаю, как выпадет наша встреча. Ведь он уже стал царем, а это совсем не то, что скромный шляхтич, которым он являлся в Вишневце.
— Одно верно, он сгорает от нетерпения оказаться рядом с вами. Царь Димитр всегда с таким обожанием смотрел на нашу паненку, так восхищался каждым ее словом.
— Не будем говорить о чувствах. Это не к лицу королевским особам. И к этому надо привыкнуть.
— Как это грустно! Не говорить о чувствах!
— Зато было бы весело освободиться от них.
— Ваше величество, кто бы узнал сейчас в вас нашу резвую паненку! Вы выглядите настоящей королевой.
— Тем лучше.
Который день мечется Дмитрий по дворцу. Которую ночь не смыкает глаз. Признаться самому себе, что ничего не стоит твоя царская власть, что земля под ногами стала еще неверней, чем в год приезда в Москву? Выговор! Настоящий выговор от какого-то Ежи Мнишка! Грамота руки жжет. Не грозит полунищий воевода. Слов обидных не пишет. Все просто: «Поелику известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, вняв совету благоразумных людей, от себя ее отдалить». Только и всего.
Забыл ты, московский царь, хоть на царство и венчанный, хоть и царицей Нагой за сына безоговорочно признанный, что не удержаться тебе среди московских бояр без военной силы, а силы не достать без богоданного тестя.
Надеялся. Как надеялся. Обживется в Москве. Поддержку найдет, и прости-прощай самборская воеводинка. Никогда ее не увидит, нигде не встретит.
