— Недавно. Сейчас.
— Ты хочешь сказать, что государь все-таки жив?
— Не я хочу сказать, так есть на самом деле.
— Но почему же он не дает о себе знать? Почему не возвращается в Москву? Тем более, как ты говоришь, его все готовы поддерживать и так охотно берутся за оружие. Не становишься ли ты жертвой собственных иллюзий, цуречко?
— Откуда ясновельможному отцу знать, дает или не дает о себе вести мой супруг? Государь поступает так, как необходимо. А сведения о нем я получаю постоянно.
— Бог с тобой, Марыню! Каким образом?
— И ясновельможный отец думает, что я проболтаюсь о своих связях, чтобы они стали предметом обсуждений на ваших застольях? Чтобы разнесенные пьяной шляхтой дошли немедленно до боярина Василия?
— У тебя завелась секреты от отца?
— Ясновельможному отцу не кажется, что государыне естественно далеко не во всех случаях посвящать в свои дела подданных?
— И ты надеешься…
— Надеюсь! Надеется найти своего подлинного правителя народ московский. Его государыня знает — знает наверняка.
— И все же, согласись, твое положение достаточно странно.
— С вашей точки зрения. Только с вашей. Я нахожу его совершенно естественным, сообразуясь с тем, что происходит в стране. Боярином Василием недовольны все.
— Ты назвала какое-то русское имя, цуречко.
— Болотников? Что ж, тут никаких особых секретов нет. Через князя Шаховского, воеводу Путивльского, он получил возможность на западных землях встретиться с государем, чему содействовал Михайла Молчанов.
— Ах, вот почему моя дочь так Таинственно и, если не сказать, двусмысленно, принимала этого шляхтича.
— Ясновельможный отец забыл римскую поговорку. Она верна и в наши дни: жена Цезаря вне подозрений. И отец мог подумать, чтобы я и замаравший руки в детской крови русский шляхтич….
— Нет, нет, дочь моя, я только пошутил.
— Дурацкая шутка. Молчанов оказал неоценимую услугу нам с государем, отыскав Ивана Болотникова.
— Отыскав? Он нанял его? Как военного командира?
— Нет, все было иначе. Простой рассказ Молчанова побудил его встать на сторону государя. Они встретились, и Молчанов представил Болотникова государю. В Самборе.
— Сейчас? В Самборе сейчас? И там был не только Молчанов, но и Болотников. И государь? Как ты не рассказала мне об этом, дочь моя, как могла не рассказать?
— Так было разумнее. У Болотникова удивительная судьба. Он в детстве попал в плен к туркам, а вернее, к татарам, но затем продан туркам. Несколько лет он оставался рабом на галерах и, по счастью, был выкуплен венецианцами. Жил в Венеции и возвращался в Московию через Самбор.
— У меня голова идет кругом от таких новостей. Но дальше, дальше, если сочтешь возможным, государыня.
— Это уже перестало быть секретом. Государь направил Болотникова с рекомендательным письмом к князю Шаховскому в Путивль. Князь испытал рекомендованного в деле, убедился в его недюжинных ратных способностях. Думаю, он приобрел их именно в Венеции. И поручил Болотникову командование отрядом в тысячу с лишним человек.
— Василий Шуйский ничего не знал? Или не предпринимал должных мер?
— И знал, и пытался бороться. Он выставил против Болотникова отряд под начальством князя Юрия Трубецкого.
— Но ты стала настоящим специалистом в военном деле, дочь моя!
— Неизбежная обязанность всех коронованных особ, а в моем положении тем более. Но думаю, здесь важнее не моя осведомленность, а действия Болотникова. Так вот, он сошелся с Юрием Трубецким под Кромами, и князь обратился в бегство.
— Потерпел поражение?
— Просто бежал. Он понял, что его люди на стороне Болотникова, и решил предупредить позор поражения.
— Но все равно это был позор.
— Не только. Бегство князя стало сигналом для соседних городов — они самовольно стали сдаваться войскам Болотникова. К нему примкнуло народное ополчение. Только в пятидесяти верстах от Москвы наступающим попытался преградить путь на столицу князь Мстиславский. Но и он последовал примеру Юрия Трубецкого — не вступая в бой, бежал.
— Боже праведный, и я ничего, решительно ничего не знал! Но так было, а сейчас? Что происходит сейчас?
— Болотников занял со своими отрядами Коломенское. Его отряды неисчислимы. И вероятнее всего именно он откроет перед государем ворота его столицы.
— Марыню, Марыню, но это же замечательно! И как ты могла молчать и пугать своего отца постоянным одиночеством, запертыми дверями своего покоя. А ты не переставала действовать! Ты вдохновляла этих людей!
— Главным образом, своим существованием. И пусть ясновельможный отец поймет, сейчас для дела совершенно не нужны наши родичи, так уютно прижившиеся на Волге. До поры, до времени пусть спокойно живут. Иначе их амбиции, нетерпеливость, жадность сыграют со сторонниками государя слишком злую шутку. Отправьте гонца из Костромы восвояси, отец. Так будет для всех лучше.
Жители города Москвы послали в лагерь к Болотникову званое требование: если тот Димитрий, который прежде был в Москве, жив и находится у них в лагере или где-либо в ином месте, то пусть Болотников покажет его или призовет его к себе, чтобы они увидели его собственными глазами. Если это произойдет, они перед Димитрием смирятся, будут умолять о прощении и милости и сдадутся ему без сопротивления.
Болотников ответил, что Димитрий действительно живет в Польше и скоро будет здесь… Московиты сказали: «Это несомненно другой, мы того Димитрия убили» — и стали уговаривать Болотникова, чтобы он перестал проливать невинную кровь и сдался царю Шуйскому, а тот сделает его большим человеком. Болотников ответил: «Этому моему государю я дал нерушимую клятву не жалеть своей жизни ради него, что я и сдержу. Поступайте, как вам кажется лучше, если вы намерены сдаться добром, я тоже вместо моего государя поступлю так, как мне кажется лучше, и скоро вас навещу».
После этих переговоров Болотников спешно отправил гонца к князю Григорию Шаховскому (стороннику Димитрия, находившемуся в Путивле и поддерживавшему версию о спасении убитого царя) с сообщением о желании москвичей и с просьбой как можно скорее послать в Польшу к царю Димитрию и приложить все старание, чтобы убедить его не мешкая… вернуться в Россию и заявиться в лагере Болотникова.
Конрад Буссов. «Московская хроника 1584–1613 годов»
— Ваше величество, который день добивается приема у вас какой-то босоногий монах. Августинец, как мне кажется, но уж больно нищий, весь в ветошье. Глаза и щеки провалились. Голодный, верно. Мы отказываем ему, но он продолжает сидеть на противоположной стороне улицы. Взгляните сами.
— Августинец… И что у него за дело?
— Он не хочет, его выдавать никому, кроме царицы.
