— Вы хотите прекратить резню? Да?
— Зачем? Это единственный способ разрядить страсти. И потом я никогда не разделял пристрастия государя к крещеным нехристям. Я слишком долго жил с ними и поверю татарину, но только не выкресту. Но сейчас не время для объяснений. Простите, ваше величество!
— Государыня, они гоняются за ними, как за свиньями! Они режут их и колют! Боже праведный, что теперь с нами будет? Без нашего государя!
11 декабря 1610 года Тушинский вор был убит. Москвитяне были вне себя от радости: до сих пор, имея в виду этого врага, они не смело нападали на нас; теперь же, когда его не стало, начали приискивать все способы, как бы выжить нас из столицы. Виною замысла была медленность королевича… притом же носился слух, что не королевич, а сам король (Зигмунт III) хотел царствовать в Москве.
Для лучшего в замысле успеха и для скорейшего вооружения русских патриарх Московский тайно разослал по всем городам грамоты, которыми, разрешая народ от присяги королевичу, тщательно убеждал соединенными силами как можно скорее спешить к Москве, не жалея ни жизни, ни имуществ для защиты христианской веры и для одоления неприятеля.
Из «Дневника» С. Маскевича. 1611
— Государыня, вы сочли нужным снестись с королем Зигмунтом? Что мог вам дать такой шаг? Вы не приняли во внимание, что об этом могли бы узнать казаки, которые сочли бы такой поступок предательством?
— Мне не нравится тон ваших слов, ясновельможный боярин. Но тем не менее я отвечу. Да, я сочла нужным снестись с королем. В свое время он обещал мне помощь, если это будет помощь лично в моих интересах.
— И вы поверили его словам?
— Это было королевское слово, к тому же произнесенное в святом месте — около алтаря.
— Иногда мне начинает казаться, что это не вы, ваше величество, прожили эти последние годы. Верить королевскому слову! Верить можно только обстоятельствам. Сейчас они против вас и король не связывает вас со своими планами.
— Да, судя по его ответу, это так и есть.
— Видите! Давайте восстановим последние события, и вы сами разберетесь, ваше величество, в хитросплетениях интриг Зигмунта. Бояре сбросили Шуйского и не сумели договориться о его преемнике. Более того — они решили и в дальнейшем не оставлять власть в одних руках.
— Очевидная глупость! Править всем скопом — такого не может быть.
— Скажем так, на рыцарском турнире наступил перерыв для отдыха и приготовления нового вооружения и коней. К тому же патриарх Филарет из Тушина сразу переехал в Москву. Он не хотел лишаться высокого сана, но и думал продолжать участвовать в поисках кандидата на престол, которым видел собственного тринадцатилетнего сына. Филарет между тем усиленно переписывался с королем.
— В конце лета был подписан окончательный договор об избрании на московский престол царевича Владислава.
— Да, злосчастный для Москвы день 17 августа. Это было почти сразу после Вознесения. Но бояре переоценили свои дипломатические возможности. Они настаивали на условии принятия королевичем православия, а гетман Жолкевский его достаточно ловко обошел: мол, об этом вопросе пошлете к королю особых послов.
— Невозможно поверить, но Москва присягнула королевичу безо всяких гарантий! Королевичу — не мне, при всех моих законных правах.
— Что тут можно сказать, ваше величество. Изменились обстоятельства — только и всего. Говорят, в одной Москве подданными королевича признали себя больше трехсот тысяч человек. Принятие присяги продолжалось семь недель, и в течение одного дня присягало до десяти тысяч человек — от самых высоких бояр до самого бедного народа.
— Подождите, вельможный боярин, но ведь гетман требовал отправки нового посольства к королю.
— И добился своего. Под Смоленск поехало более тысячи сановных людей во главе с Филаретом и князем Василием Голицыным и великое множество стрельцов. На первый взгляд, в поход двинулась целая армия.
— Только для того, чтобы умолить польского короля разрешить занять московский престол польскому королевичу!
— И все бы совершилось в тишине и благости, если бы не перемена мыслей самого Зигмунта. Он сам решил занять московский престол.
— Может быть, я не права, ясновельможный боярин, но ведь в таком случае это было бы простым присоединением Московии к Польше.
— Вы совершенно правы, ваше величество. Зигмунт задумал это много раньше и дал гетману Жолкевскому — лазутчики нам донесли — тайное указание приводить москвичей к присяге не королевичу, а непосредственно ему, королю.
— Но такое было бы невозможно!
— И гетман Жолкевский это хорошо понимал. Он оставил тайное указание короля без внимания. А московские послы под Смоленском ни о каком короле, естественно, и слышать не захотели. Правда, было поздно. Польские отряды стояли в Москве…
— Разве не начало собираться народное ополчение?
— Да, война неизбежна, и чтобы у вас, ваше величество, и у царевича Ивана Дмитриевича была перспектива возвращения в Москву, я приму в нем участие.
— Вы оставите нас, вельможный боярин?
— В Коломне. Так будет безопасней. И — ближе к Москве. На всякий случай.
На другой день после Вербного воскресения (17 марта 1611), в понедельник, лазутчики извещают нас, один, что из Рязани идет Ляпунов с 80 000 человек и уже в 20 милях от столицы; другой, что из Калуги приближается Заруцкий с 50 000 и также находится невдалеке; третий, что Просовецкий спешит к Москве с 15 000…
Советовали нам многие, не ожидая неприятеля в Москве, напасть на него, пока он еще не успел соединиться, и разбить по частям. Совет был принят…
Но во вторник поутру, когда некоторые из нас еще слушали обедню, в Китае-городе наши поссорились с русскими. По совести, не умею сказать, кто начал ссору: мы или они? Кажется, однако, наши подали первый повод к волнению, поспешая очистить московские дома до прихода других: верно, кто-нибудь был увлечен оскорблением, и пошла потеха…
И так… завязалась битва сперва в Китае-городе, где вскоре наши перерезали людей торговых… потом в Белом городе; тут нам управиться было труднее: здесь посад обширнее и народ воинственнее. Русские свезли с башен полевые орудия и, расставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы кинемся на них с копьями; а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды: они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитою своих загородок стреляют по нам из ружей.
Из «Дневника» С. Маскевича. 1611
— Какое странное, непостижимое время! Какие-то, вчера еще никому не известные, люди появляются, становятся во главе огромных отрядов, а назавтра также безвестно исчезают, не оставив и следа в памяти.
— Дочь моя, почему вы думаете, что в других странах все происходит иначе? Может быть, не с такими крайностями, но по сути своей все одно и то же. Самое страшное, когда престол лишается законных наследников, когда рвется нить времен, и смятение овладевает мыслями и честолюбием людей. Самые добрые христиане становятся самыми злобными беззаконниками и разбойниками, и только на Страшном суде им воздается за все содеянное.
