— Избавились и забыли.
— Не совсем так. В день коронации митрополит Дионисий пожелал здоровья и многолетия царю Федору с царицей Ириной и с братом его, князем и царевичем Дмитрием Ивановичем. Так доносил цесарский посол.
— Ага, вот это важно! Один раз?
— Несколько лет. А потом царь Федор поминать Дмитрия Ивановича настрого запретил как незаконнорожденного. Священство кто подчинился, кто по-старому поступал. До весны 1591 года.
— А в мае того же года царевич погиб, так получается?
— Именно так, ясновельможный князь.
— А Нагие? Родственники царицы? Где они были?
— Цесарский посол доносит, что в Угличе. Все туда съехались. Настоящую столицу свою устроили. Они очень надеялись, что после смерти царя Федора престол наследует именно Дмитрий, да и все, утверждал посол, в Московском государстве так думали.
— Никого не смущало то, что Дмитрия считали незаконнорожденным?
— Ничего подобного в донесениях нет. Для всех он был единственным потомком Ивана Грозного. Старшего своего сына царь убил, внук от того родился мертвым. Московитам была важна подлинная царская кровь. Формальностям они не придавали значения.
— Поэтому предполагаемое убийство царевича вызвало народный бунт?
— Жители Углича разгромили Приказную избу, убили назначенного следить за царицей дьяка и его сына.
— И вынудили правительство Федора прислать следственную комиссию.
— Именно вынудили. Вряд ли царь Федор и его любимец боярин Годунов ожидали такого взрыва народных страстей, тем более испытывали желание разбираться в нежелательных для них подробностях. Есть ли у нас какие-нибудь сведения об этой комиссии?
— От посла короля польского, ясновельможный князь. Их не так много. Известно, что комиссия приехала в Углич через четыре дня после смети Дмитрия. Что Боярская дума создала комиссию, состоящую из боярина Василия Шуйского, окольничего Клешнина и думного дьяка Вылузгина. Если вам, великий князь, эти имена что-то говорят.
— Говорят, и очень много. Василий Шуйский только что был возвращен из ссылки, но от этого не переставал быть ярым врагом боярина Бориса Годунова. Андрей Клешнин, пожалуй, даже поддерживал дружбу с Борисом Годуновым.
— Разрешите сказать слово, великий князь…
— Ты, Ярошек? Ты что-нибудь помнишь?
— Вернее, сейчас припомнил, великий князь. Андрей Клешнин был зятем состоявшего при царице Марье ее ближайшего родственника Григория Нагого. О других я ничего не знаю.
— Если позволите, пан дворецкий…
— Мы слушаем тебя, библиотекарь.
— Андрей Клешнин был дядькой царя Федора. Среди московитов ходили слухи, что это он подсказал государю Ивану Васильевичу женитьбу на Марье Нагой, но он же подсказал боярину Борису Годунову мысль избавиться от царевича Дмитрия.
— Два таких совета! Вот это настоящий придворный. Хотя первый его совет оказался, как мы знаем, далеко не слишком удачным, а второй — что ж, Клешнин до сих пор находится около престола.
— Немудрено, если подлинные материалы Углического дела, которые писались прямо на месте следствия, исчезли. В Москве же существуют лишь их набело переписанные копии. Об этом доносил цесарю посол Варкоч: ему сразу бросилась в глаза их чистота — без единой описки и помарки. Он даже решился спросить об этом боярина Бориса Годунова.
— И что же Годунов?
— Ответа не последовало.
— А выводы комиссии?
— Случайная смерть, ясновельможный князь. Всего лишь случайная смерть во время детской игры. На этом настаивали все свидетели, которых становилось день ото дня все больше, хотя играл царевич с несколькими сверстниками на закрытом дворцовом дворе.
— Вы не говорите об осмотре тела, библиотекарь.
— Его не было.
— Осмотра не было?
— И не могло быть, ясновельможный князь. Московиты имеют обыкновение хоронить покойников в день смерти. Комиссия приехала спустя несколько дней, и никто не просил разрешения тревожить покой умершего. На этом особенно настаивали священнослужители.
— Местные?
— Московские. Такова была воля патриарха.
— Ах, да, институт патриаршества уже был установлен царем Федором. Выбор пал на архимандрита московского Новоспасского монастыря, епископа Коломенского и архиепископа Ростовского Иова. Все предполагали, что первым патриархом станет митрополит Дионисий, но, ходили слухи, он не ладил с боярином Борисом Годуновым и царицей Ириной, не соглашался перестать упоминать царевича Дмитрия Ивановича. Иов же был предан Годунову. Все говорят, его преданность царскому шурину не знает границ и по сей день.
— Посол Варкоч доносил, что московиты смотрели на эти события иначе. Когда вскоре после Углического дела в Москве вспыхнул страшный пожар, его сочли Божьей карой за невинноубиенного царевича. И это якобы патриарх посоветовал боярину Борису Годунову обвинить в поджоге города семейство Нагих.
— Не думаю, чтобы боярин Годунов удовлетворился простыми слухами. Сколько мне известно, он нашел иной предлог расправиться с Нагими и царицей. Самовольная казнь царского дьяка и его сына — это совсем иное. Тут уже можно было сотнями высылать в ссылку угличан, бросить всех родственников царицы в тюрьму, а ее — за то, что подговаривала родных к расправе, — постричь и сослать.
— Польский посол утверждает, что царицу провожал чуть не весь город. Угличане бежали несколько верст за ее повозкой, и во всем городе стояли стон и рыдания.
— Значит, ее любили!
— Ты неисправим, Ярошек! Ссыльную царицу противопоставляли торжествующему боярину, а это не любовь. С годами я начинаю склоняться к мысли, что народ всегда понимает несправедливость.
— И справедливость!
— Вовсе нет. Понятие подлинной справедливости доступно лишь Всевышнему. Несправедливость объединяет — ведь каждый чувствует себя в жизни в той или иной мере обделенным и обездоленным. Справедливость каждый хочет применить к себе и завидует остальным. Мы когда-то спорили об этом с князем Андреем Курбским в письмах. А вот если бы царя Федора сменил на престоле его младший брат, подвергшийся вместе с матерью и родственниками насилию и поруганию, для народа это могло бы стать восстановлением справедливости, которая, в конечном счете, сказалась на каждом.
— Ясновельможный князь, если вашей светлости не наскучили мои примечания…
— Полно, библиотекарь, они меня сегодня больше всего занимают. Надеюсь, ты по-прежнему руководствуешься только документами?
— О, да, великий князь. Мне бросилось в глаза такое сопоставление. В Москве на главной торговой площади есть весьма почитаемый Покровский собор, выстроенный на месте множества церквей, построенных в честь отдельных побед Казанского похода. В 1588 году к нему пристроили часовню над могилой знаменитого в Москве Василия Блаженного. А непосредственно перед назначением первого патриарха там же похоронили другого местного блаженного — Ивана Водоносца. Боярин Борис Годунов старался всячески заслужить его расположение, пока однажды не услышал в ответ: «Умная голова разбирай Божьи дела; Бог долго ждет, да больно бьет». Московиты утверждают, что это предсказание непременно исполнится.
