Расчет у государыни знакомый. Приставила к Малому двору графа Андрея Кирилловича Разумовского. Собой хорош, в танцах еще лучше, а в болтовне и вовсе ему равных нет. Каково это молодой княгине при безобразном муже.
Известно, не устояла. Махаться с Разумовским начала. Может, и не так, чтоб всерьез, а записочками любезными не один раз согрешила. Тут уж наша Аннушка маху не дала: все у императрицы оказались. На всякий случай.
Невестку поносить стала. Мол, подозрительна не в меру. Верить никому не верит. На приставленных к ним с супругом соглядатаев бычится. Того хуже — государыня великой княгине инструкцию расписала: чего делать, а чего не делать. Не послушалась. И смотреть не стала. Чего ж ей в послушницах ходить, коли рано или поздно на тот же престол вступит. Отсюда и свара. Великий князь как в котле кипит, сам ничего понять не может.
А у государыни еще и с ее энциклопедистом дел невпроворот. Перед Дидро надо во всем блеске показаться. Владимир Григорьевич пишет, про что только с французом не толковала, на публичные диспуты выходила. У француза голова кругом. Тут тебе земледелие, тут тебе политика, а там и крепостное право, и воспитание деток, благо своих под рукой нет и не будет, и театральные штуки.
Переписал Владимир Григорьевич: «Какая государыня! Что за необыкновенная женщина! Это душа Брута в образе Клеопатры — мужество одного и прелести другой; невероятная твердость в мыслях со всею обольстительностью и возможною легкостью в выражении; любовь к истине, доведенная до высшей степени; полное знание дел своего государства». Оно, слов нет, с Шешковским французу встречаться не удалось. Уж об этом государыня позаботилась. О злодейке, поди, тоже разговоров не было. Низкая материя!
Всего важнее — конец Потемкину пришел. Оглянуться не успел, как в его комнатах Петр Васильевич Завадовский оказался. Во вкус государыня вошла — не остановишь.
А уж поднажиться Потемкин сумел, не то что мы, грешные. Сказывают, на первую прикидку, за случай свой девять миллионов рублей схлопотал да крестьян без малого сорок тысяч.
Правда, нет ли, в кабинете вместо библиотеки тома переплетенных банковских билетов уставил — глядеть, так душа радуется. Орловы им Россию разорили! А Потемкину с Урала, вишь, икру возили, из Астрахани — рыбу, огурцы — из Нижнего Новгорода, а тесто — только из Калуги. Уху иначе как из серебряной ванны на семь-восемь пудов не едал.
Все равно на угретом месте молодой красавец появился. Одного не пойму — как Потемкин маху дал. При его-то напоре. Везде напролом шел, а тут сплоховал.
Дунайка пишет, Румянцев Петр Андреевич своего любимца подоткнул. Представил их вдвоем с Безбородко — оба с ним всю турецкую войну прошли. Обоих императрица и взяла. Безбородко — почту свою разбирать, Завадовского — личные апартаменты обживать. Так-то, Григорий Александрович! Думали, на всю жизнь место себе нагрели, только Орловым не посчастливилось. Теперь на себе попробуйте, каково оно в бывших любимцах жить да служить.
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
…Письмо к вам писанное, от мошенницы, я читала и нашла оное сходственным с таковым же письмом, от нее писанным к графу Н. И. Панину. Известно здесь, что она с князем Радзивиллом была в июле в Рагузе, и вам советую послать туда кого и разведать о ее пребывании, и куда девалась, и, если возможно, приманите ее в таком месте, где б вам ловко бы было ее посадить на наш корабль и отправить ее за караулом сюда; буде же она в Рагузе гнездит, то я вас уполномачиваю чрез сие послать туда корабль или несколько с требованием о выдаче сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и природу, вовсе несбыточные, и в случае непослушания дозволяю вам употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомб несколько метать в город можно; а буде без шума достать способ есть, то я и на сие соглашаюсь. Статься может, что она и из Рагузы переехала в Парос и сказывает будто из Цареграда…
Екатерина II — А. Г. Орлову. 12 ноября 1774. Петербург
О республике Рагузской, которая сама по себе гораздо не важна, примечено выше, что она состоит под протекциею турок и платит им дань. Правда, отрекается она от качества подданной и стороною уже забегала ко двору нашему с просьбою, чтобы ее навигация от неприятельской отличена была. Вы имеете потому, если б, паче чаяния, нужда заставила вас искать прибежища в портах сей республики, сначала отозваться и обходиться с ней дружелюбно, полагая, что, со своей стороны, не отречется от допущения кораблей наших и от учинения им за деньги всякой потребной помочи; в противном же случае можете вы оное себе по необходимости и силою доставить, трактуя тогда рагузские земли и кораблеплавание неприятельскими, но обыкновенным, однако ж, порядком между просвещенными нациями, токмо чтоб сие было сделано с согласия графа Орлова…
Из рескрипта Екатерины от 1770 года.
ИТАЛИЯ
Ливорно. Квартира А. Г. Орлова
А. Г. Орлов, И. Кристинек, Н. П. Архаров, О.М. де Рибас
…Выходит, опоздала принцесса. Окончательно опоздала. Друзья да сторонники, как пыль дорожная, разлетелись иную выгоду искать. Сэр Гамильтон сказал, уехал Кароль Радзивилл из Рагузы. Будто бы в Польшу. А так, по-настоящему, с императрицей мириться. Испугался владения свои потерять. Может, около принцессы-то и первым бы был, да сколько для того сил приложить надо. Известно: лучше синицу в руки, чем журавля в небе. А тут еще синица на всю Белорусь да Литву. За ним и все польские конфедераты потянулись.
За французами тоже дело не стало. Версальский двор в газетах от принцессы отрекся. Что там! Пишут, с запросом о ней в Оберштайн обратился. Будто раньше не мог!
Да и какой смысл в запросе. Лишний раз пришлось в газетах печатать: владелица Оберштайна. Князь Филипп Фердинанд открыто заявил: невеста. Как вернется, под венец пойдем.
Только у невесты расчет другой. К лорду Монтегю за неаполитанским паспортом обратилась. Сэр Гамильтон и скрывать не стал: получила паспорт принцесса, а с ней вся ее свита. Тут уж Рибас расстарался, все имена узнал. В качестве придворных кавалеров шляхтичи Доманский и Чарномский, монах Ганецкий и камеристка Франциска фон Мешеде. Не отступились поляки.
А на людях принцесса появляться перестала. Все подтверждают — дома и того лишилась. Де Риво убраться попросил. Слуги полагают: чахоткой заболела принцесса. О Константинополе после Кучук-Кайнарджийского мира и думать забыла. Ей теперь одна дорога — в Италию, а уж здесь мы разбираться станем, что делать.
С Гамильтоном ухо надо держать востро. Императрице сочувствует, а в паспортах препятствий принцессе не чинит. Не успела прибыть на корабле в Барлетт, не успела до Неаполя добраться, тут же о римском паспорте попросила и от Гамильтона его получила. Как в кошки-мышки и с ней и со мной потешается. Поглядим, чья возьмет.
— Ты, что ли, Иван? Э, да ты гостя дорогого привел. С какими новостями, Кристинек? Где оставил нашу незнакомку?
— Мы правильно рассчитали, ваше сиятельство. Она в Риме. Снова стала пользоваться именем графини Пиненберг. Не то что газетчикам, никому и ни с какой рекомендацией к ней не пробиться. Двери на запоре. Окна занавешаны. В карете, если и ездит, там тоже стекла закрыты. Да и ездит только в Ватикан.
