Не слишком интересовавшийся деловой стороной принадлежавших ему предприятий, С. П. Рябушинский оказывается одним из первых членов Московского клуба автомобилистов и Российского Общества туристов. Он возглавляет в качестве председателя Попечительный совет так называемого Старообрядческого института и к тому же всерьез занимается изобразительным искусством. Достаточно известный и одаренный скульптор-анималист, С. П. Рябушинский с 1909 года участвовал в выставках передвижников, а с 1912-го стал членом Товарищества передвижных художественных выставок, куда его горячо рекомендовал И. Е. Репин. Дом на Сивцевом Вражке был нужен скульптору из-за своего зимнего сада, который на этот раз превращается в скульптурную мастерскую – очередная метаморфоза протасовского дома. Последняя – возвращение дому облика, который он имел в аксаковские месяцы. Правильно ли это относительно всей долгой истории особняка? И вправе ли потомки отдавать предпочтение одним периодам прошлого, игнорируя по собственному мимолетному вкусу и усмотрению другие?
Между тем вся жизнь С. Т. Аксакова завязана тесным узлом на Арбате. В 1815 году он приезжает в Москву из Петербурга и останавливается на Малой Молчановке, 2. В том же приходе он венчается с дочерью одного из суворовских генералов Ольгой Семеновной Заплатиной, турчанке по матери. Для них навсегда «светло памятным» остается поныне стоящий на новом Арбате храм Симеона Столпника. Ф. Ф. Кокошкин особенно радуется появлению такого завзятого театрала, как С. Т. Аксаков, принимает его у себя в Соловьином доме на Воздвиженке (№ 11), где читает свои публичные лекции А. Ф. Мерзляков.
Аксаков вернется в Москву и поселится в ней окончательно в 1826 году. В начале 1830-х он живет в доме № 12 по Большому Афанасьевскому переулку, где на «Аксаковских субботах» собираются А. Н. Верстовский, М. С. Щепкин, Н. И. Надеждин, Ф. Ф. Кокошкин, М. Н. Загоскин, Н. Ф. Павлов, Д. М. Перевощиков. Именно сюда в 1832 году М. П. Погодин привозит Н. В. Гоголя.
Адрес 1839–1842 годов – дом № 27 по Смоленской-Сенной площади, И. И. Панаев писал: «Аксаковы жили тогда в большом отдельном деревянном доме на Смоленском рынке. Для многочисленного семейства требовалась многочисленная прислуга. Дом был битком набит дворнею. Это была уже не городская жизнь в том смысле, как мы ее понимаем теперь… Дом Аксаковых и снаружи и внутри по устройству и расположению совершенно походил на деревенские барские дома; при нем были: обширный двор, людские, сад и даже баня в саду… Дом Аксаковых с утра до вечера был полон гостями. Хозяева были так просты в обращении со всеми посещавшими их, так бесцеремонны и радушны, что к ним нельзя было не привязаться».
Из переписки самих Аксаковых и их воспоминаний можно составить представление об этой «умной суете», по выражению Сергея Тимофеевича: «Бакунин, Белинский, а также Кольцов обедали у нас в субботу», «Вчера читал у нас Кетчер трагедию Шекспира», «На другой день моего приезда в Москву Гоголь приехал к нам обедать вместе с Щепкиным… с этого, собственно, времени и началась наша тесная дружба. Гоголь бывал у нас почти каждый день», «Вечером у Константина были Самарин, Герцен и Грановский».
Зимой 1851/52 года Аксаковы снимали небольшой флигель в Большом Николо-Песковском переулке (№ 4 – не сохранился). Это время работы писателя над «Записками ружейного охотника». Зима 1856/57 года проходит на Арбате (№ 24), и здесь заканчивается работа над «Семейной хроникой». Это время сближения с Львом Николаевичем Толстым. В письме от 20 декабря 1857 года С. Т. Аксаков сообщает: «С Толстым мы видаемся часто и очень дружески. Я полюбил его от души; кажется, и он нас любит».
К общему хору восторгов присоединяется и историк С. М. Соловьев: «Аксаковы жили очень открыто, хлебосольно, всегда можно было застать у них кого-нибудь, всегда кто-нибудь обедал. Умный старик мне очень понравился, и я стал бывать у них очень часто, ибо у них всегда было очень весело».
Конец жизни Сергея Тимофеевича – дом № 6 по Малому Кисловскому переулку. Здесь за месяц до смерти писателя навещает И. С. Тургенев, тяжело переживавший состояние друга: «Я в Москве заезжал к Сергею Тимофеевичу: он очень мучится и еще более мучит своих, особенно Константина Сергеевича, на которого надивиться довольно нельзя: самоотверженность его превосходит всякое вероятие. Сергей Тимофеевич еще долго промучится… Выздороветь ему вряд ли возможно, – разве весной повезут его в более теплый климат…» До весны дело не дошло. Писателя не стало 30 апреля 1859 года. Аполлону Григорьеву принадлежат прощальные слова: «Сергей Тимофеевич Аксаков кончил свое поприще высокой эпопеей о Степане Багрове, записками об охоте, уженье, детских годах, в которых во всех являлся простым и великим поэтом природы, и умирающей рукой писал гимн освобождения от векового крепостного рабства великого народа, любимого им всеми силами его широкой, святой и простой души».
Семейная легенда графов Толстых
Это было в 37-м году. Но когда – осенью или зимой, не могу припомнить… Скорее то, что мы ехали на колесах… отец ехал сзади в коляске и нас по переменкам – это была большая радость – брали к нему. Помню, что мне досталось въезжать в Москву в коляске с отцом.
Был хороший день, и я помню свое восхищение при виде московских церквей и домов, восхищение, вызванное тем тоном гордости, с которым отец показывал мне Москву.
Л. Н. Толстой. Воспоминания
Детство кончилось со смертью матери. Вернее, не детство – та удивительная атмосфера любви и тепла, которую только она одна умела создавать. Толстой был уверен – прежде всего для него, ее, он не сомневался, единственного любимца.
Отец остался с пятью детьми на руках – четырьмя сыновьями и дочерью, расстроенным состоянием и без особых надежд на будущее. Переезд в Москву для устройства дел, где к тому же детьми могли заняться бесчисленные одинокие родственницы, был неизбежен. Шел 1837 год.
О своей первой московской квартире Л. Н. Толстой впоследствии вспоминал: «В Москве мы жили на Плющихе в доме Щербачева. Дом и теперь еще стоит под косым углом к улице» (№ 11).
Жизнь здесь во многом напоминала деревенскую. К дому примыкал просторный, окруженный хозяйственными постройками двор. В полуподвале скромного особнячка размещалось больше тридцати человек дворни. Детям был отведен мезонин, из окна которого как-то спрыгнул вниз девятилетний Левушка, хотевший поразить храбростью своих сверстников. По счастью, все обошлось легким сотрясением мозга, и после восемнадцатичасового сна мальчик проснулся здоровым. Дом на Плющихе описан в «Детстве». Особенно запомнился Толстому вид на улицу: «При шуме каждого мимо ехавшего экипажа я подбегал к окну, приставлял ладони к вискам и стеклу и с нетерпеливым любопытством смотрел на улицу. Из мрака, который сперва скрывал все предметы в окне, показывались понемногу: напротив – давно знакомая лавочка с фонарем, наискось – большой дом с двумя внизу освещенными окнами, посредине улицы какой-нибудь Ванька с двумя седоками, или пустая коляска, шагом возвращающаяся домой…»
Самым большим удовольствием были прогулки с тетушками по бульварам. Прогулки достаточно долгие, зато какие же содержательные. Чаще всего они начинались с Пречистенского бульвара, где можно было себе позволить и маленькие шалости, и вольности, на которые занятые разговорами и рассматриванием встречных старшие не обращали внимания. Достаточно того, что разговор велся на русском и сестру тетушки называли просто Машенькой.
