В истории художественной мебели производство Шмита славилось искусным воспроизведением резных предметов обстановки начиная с эпохи Возрождения, причем повторение было настолько совершенным, что определить время их создания удавалось только специалистам. Позже фабрика была переведена на Пресню, на Нижнюю Прудовую улицу, куда и переехала семья Шмитов.
Когда умер дед, наследниками Соловьиного дома стали отец Шмита, Павел Александрович, и его сестры – З. А. фон Брискорн и Е. А. Фабрициус. Н. П. Шмита он не интересовал вообще, и дом изменяется до неузнаваемости. На первом этаже пробиваются вместо окон двери для магазинов, тугим поясом охватывающих здание.
После смерти брата сестры надстраивают дом до окончательной – четырехэтажной – его высоты. В 1909 году предпринимается последняя значительная достройка – угловой балкон второго этажа, выходивший на Арбатскую площадь. Переустройство дома, ставшего типичным доходным, было завершено. И все равно остался единственным живым памятником героя 1905 года. Исчезла новая мебельная фабрика Шмита. Больше не существует квартиры Н. П. Шмита на Новинском бульваре. Только Соловьиный дом напоминал о его детстве, семье, студенческих годах…
В этом доме нет нарядных подъездов. Скромные одностворчатые двери вровень с тротуаром и гулкая пустота перекрытых стеклянными фонарями просторных подъездов. Чугунные балясины нарядных перил. Пологие ступени желтого камня. Те же самые, по которым с замирающим сердцем поднимались ученики чеховской студии. Михаил Чехов вел здесь занятия. Здесь же работал над своими «Записками актера».
«Новое чеховское поколение», – отзовется о нем в 1910 году И. А. Бунин. Сын старшего брата А. П. Чехова, племянник, к которому благоволил писатель. Памятью доброго отношения к Мише остались подаренные ему «Каштанка», «Белолобый», вещицы с письменного стола в ялтинском доме. Восемнадцати лет Михаил поступает в школу и почти одновременно в труппу Малого театра в Петербурге, блистательно сыграв царя Федора. Годом позже Михаил Чехов переходит в Художественный театр, войдя в основной состав созданной в 1914 году так называемой Первой студии. «Через несколько лет я видел Мишу в Первой студии Художественного театра, – вспоминал И. А. Бунин, – в пьесе, переделанной из рассказа Диккенса „Сверчок на печи“, и его игра взволновала меня до слез. В 1915 году 14 декабря видел его второй раз в „Потопе“; играл тоже с большим талантом».
Он стал легендой русского и советского театра, но не только в силу редчайшей одаренности. Психологизм, экспрессивность, высочайшая внутренняя отдача сочетались с постоянным поиском, экспериментом. Михаил Чехов и в актерской работе, и в режиссуре превратился в антипод академизма. «Меня мучает театр, в котором так много людей исполняют так много функций с лицами равнодушными, скучными, с полным отсутствием интереса к своей работе и к работе своих соседей. Театр никогда не станет на правильный путь, если он не захочет отказаться от ненужной сложности и от разлагающего равнодушия наемных работников. Театр мыслим только как живой и единый во всех своих частях организм. И такой театр может и должен возникнуть со временем. Его создадут люди, которые будут способны „служить“, а не „выслуживаться“, „работать“, а не „зарабатывать“, любить живой организм театра, а не мертвую „организацию“ в театре. Люди, которые поймут, что творить можно всюду и всегда и что нельзя живой творящий организм заковать в мертвые формы рассудочной техники».
1996 год – последний в истории Соловьиного дома. Отселенный и окруженный глухим забором, он еще несколько лет ждал решения своей участи и был обрушен за два часа до приезда Бориса Ельцина на закладку новой часовни перед зданием Министерства обороны. «В порядке благоустройства территории», как писалось в отчетах. И никогда никто из исследователей будущих поколений не получит возможности заглянуть в его нераскрытые тайны, восстановить пушкинские, грибоедовские, а где-то и екатерининских времен интерьеры, удержать ускользающие тени пушкинских знакомцев. Какими же горькими и гневными словами вспомнят они эти годы. И будут правы.
Дворец, которому 70
О Москва, Москва, вечно юная, вечно веселая – как не любить тебя, где, в каком другом городе русском, найдется такое пристрастие к новому, к новостям, к переменам?
М. Яковлев. Записки москвича. 1829
Сегодня ностальгию по былой Москве испытывают – без преувеличения – все. И коренные москвичи, и те, кто сравнительно недавно поселился в столице, и те, кому удается ее просто навещать. Дело лишь в том, что предмет ностальгии для каждого рисуется по-иному.
Для одних это бесследно исчезающий архитектурный облик города с уютной вязью улиц, год от года хиреющий и к тому же варварски уничтожаемый его зеленый наряд. Для других – удобный транспорт с множеством остановок, нарядные магазины, доступные театры и музеи. Для третьих – чистота улиц и уют дворов, которые для многих поколений становились частью родного дома и так естественно дополняли и облегчали стесненный быт пресловутых коммуналок. Для четвертых – давно перешедшая в разряд легенд доброжелательность москвичей, их гостеприимство, умение помочь каждому и понять каждого.
Но если обобщить все претензии к городу, очевидно одно – пестрая мозаика преданий и воспоминаний складывается в тоску по той и в самом деле неповторимой городской среде и культуре, которыми отличалась Москва. Хотя мы, нынешние, и не можем их себе по-настоящему представить.
8 апреля 1936 года первому секретарю Московского Горкома партии Н.С. Хрущеву был вручен строителями приемный акт на новый объект – впервые открываемый в стране Городской Дворец пионеров и школьников по адресу переулок Стопани (бывший Чудовский, ныне – Огородная слобода), рядом с площадью Мясницких – Кировских ворот. Первому секретарю оставалось поставить свою подпись и определить программу общегородских торжеств по поводу открытия. Делегации всяческого рода передовиков, иностранных гостей из числа руководителей компартий, Красной Армии, деятелей искусства подразумевались само собой – все, кроме старых большевиков. И в этом пропуске не было случайности: недаром Городской дворец открывался в наскоро переделанном Доме Старых Большевиков, Общество которых в начале того же года ликвидировалось. Легенда о том, что подобная замена произошла по идее Н.К. Крупской, не соответствовала действительности. Очевидцы свидетельствуют: вдова Ленина была в былом доме своих товарищей один раз, в 1939 году, прошла по комнатам и, не отозвавшись ни одним словом, уехала. Через несколько дней газеты сообщили о ее кончине.
Шахматная партия. Незамысловатая, но стремительно разыгранная. В водовороте происходивших событий современники и участники просто не успели отдать себе в ней отчета.
Декабрь 1934-го – все еще неразгаданная смерть Кирова и его торжественнейшие похороны в Москве. Переименования по всему пути шествия погребального кортежа от Каланчевской площади: Мясницкая – Кировская, Мясницкие ворота – Кировские, станция метро у Чистых прудов. Выделенный в Замоскворечье из Ленинского Кировский район. Множество фабрик и заводов имени. Правда, единственный памятник – на территории завода «Динамо».
