Нехорошая сторона ее натуры проявилась в подарке жителям Арвона. Свирепый котенок вырос и стал одним из Трех Бедствий Англси, Кошкой Палуг. Керридвен, следовательно, — богиня-кошка так же, как богиня-свинья. Это объединяет ее с кошкой-как-духом-зерна, упомянутой сэром Джеймсом Фрэзером, которая до сих пор присутствует на праздниках урожая в Северной и Северо-Восточной Германии, а также во многих районах Франции, и с чудовищем Шапалу из французской легенды об Артуре.
В Ирландии тоже существует культ кошки. «Изящная Черная Кошка, лежащая в кресле из старинного серебра», имела пещеру-cвятилище в Коннаугте в Клог-маг-риг-кэт (теперь Клаф) до прибытия святого Патрика. Эта кошка очень бранилась, когда отвечала людям, которые пытались ее обмануть, и, по-видимому, она тождественна египетской богине-кошке Пашт. Египетские кошки были грациозными, черными, длинноногими и с маленькими головками. Еще одно ирландское святилище кошки — Ноут, захоронение в графстве Мет того же времени, что и Новая Мыза. В «Делах Великой Академии Бардов» говорится, что внутренняя комната этого захоронения служила жильем для короля-кота Ирусана, который был не меньше быка и однажды унес на своей спине Сеанхана Торпеста, верховного мудреца-поэта Ирландии, в отместку за сатиру. Гигин в своей «Поэтической астрономии» отождествляет Пашт с Белой Богиней, отмечая, что когда Тифон неожиданно появился в Греции (неизвестно, имел Гигин в виду нашествие или вулканическое извержение, подобное тому, что разрушило большую часть острова Фера), боги бежали, преобразившись кто в кого: «Меркурий — в ибиса, Аполлон — в ворона, фракийскую птицу, Диана — в кошку».
Старая белая свинья подарила жителям Хривгивертуха маленького волка, который тоже весьма прославился. Волк-как-дух-зерна до сих пор известен примерно в тех же районах, что и кошка-как-дух-зерна, а на острове Рюген женщина, которая связывает последний сноп, называется Волчицей и должна укусить хозяйку дома и экономку, успокаивающую ее большим куском мяса. Итак, Керридвен была также богиней-волчицей, подобно Артемиде. Похоже, она появилась в Британии между 2500–2000 годами до нашей эры из Северной Африки вместе с длинноголовыми земледельцами нового каменного века.
Почему кошка, свинья и волчица считались в первую очередь посвященными богине луны — нетрудно понять. Волки воют на луну и едят трупы, их глаза светятся в ночи, и их часто можно встретить на лесистых склонах гор. У кошек глаза тоже светятся в темноте, они питаются мышами (символ чумы), открыто совокупляются и бесшумно передвигаются, они плодовиты, но пожирают свое потомство, и цвет шерсти у них самый разный, как у луны, от белого до рыжего и черного. Свиньи тоже бывают белыми, рыжими и черными, тоже едят трупное мясо, тоже плодовиты и тоже поедают свое потомство, и клыки у них в виде полумесяца.
Глава тринадцатая. Паламед и журавли
Что меня больше всего интересует в изучении этого предмета, так это постоянно проявляющаяся непохожесть поэтического и прозаического мышлений. Прозаический метод был введен греками классической эпохи как страховка против мифографической фантазии, способной утопить все разумное. Теперь он стал единственным законным способом передачи полезной информации. И в Англии, как во многих торговых странах, господствует мнение, что «музыка» и старомодный ритм — две особенности поэзии, которые отличают ее от прозы, и что каждое стихотворение имеет или должно иметь прозаический эквивалент. В результате поэтические способности атрофированы у образованного человека, который сам не развивал их, в точности как способность понимать живопись атрофирована у арабов-бедуинов. (Т. Э. Лоуренс один раз показал цветной портрет арабского шейха его людям. Они передавали портрет из рук в руки, однако никто ничего не мог сообразить, и лишь один сказал, что узнает рог бизона, показывая на ногу шейха.) Неумение думать поэтически — разлагать речь на оригинальные образы и ритмы и вновь комбинировать их одновременно на нескольких уровнях мысли в нечто многозначное — приводит к неспособности ясно думать в прозе. В прозе каждый человек в каждый момент думает на одном каком-нибудь уровне, и никакая комбинация слов не должна нести в себе больше одного значения. Тем не менее, образы, живущие в словах, должны соотноситься, если текст предполагает быть единым. Это простое правило забыто, и то, что сегодня называется прозой, является обыкновенным механическим соединением неких стереотипов вне зависимости от образов, заключенных в словах. Механический стиль, который родился в бухгалтерии, теперь проник в университеты, и наиболее зомбивидные варианты появляются в работах известных ученых и богословов.
Мифографические положения, которые совершенно очевидны для немногих поэтов, еще не разучившихся думать и говорить поэтически, почти всем ученым кажутся чепухой или детским лепетом. Я имею в виду такие утверждения, как, например: «Меркурий изобрел алфавит после того, как увидел летящих журавлей» или: «Менв аб Тейргвайт увидел три рябиновых прутика, растущих изо рта Эйнигана Фавра, и все науки и знания были записаны на них». Лучшее, что ученые до сих пор сделали для поэм Гвиона, — это назвали их «дикими и великими», но они никогда не подвергали сомнению убеждение, что Гвион, его коллеги и их слушатели — люди чахлого и недисциплинированного интеллекта.
Шутка состоит в том, что чем «прозаичнее» ученый, тем больше его тянет к интерпретации древних поэтических текстов, и при этом ни один исследователь не решается заявить о себе как о знатоке больше чем в одной узкой области — из боязни вызвать неудовольствие или подозрения у коллег. Знать только что-то одно, значит, иметь ум варвара: цивилизация подразумевает элегантное сведение всего человеческого опыта в единую гуманитарную систему мышления. Наше время на диво варварское: представьте, скажем, иудаиста ихтиологу или знатоку датской географии, и им не о чем будет говорить, кроме как о погоде или о войне (если идет война, а это — дело обычное в наш варварский век). Но то, что большинство ученых — варвары, не очень страшно, когда хоть несколько из них готовы помочь своими знаниями немногим независимым мыслителям, поэтам, которые пытаются не дать умереть цивилизации. Ученый — добытчик, а не строитель, и все, что от него требуется, — это добывать чистыми руками. Он — гарантия поэта от фактических ошибок. В современном мире, безнадежно путаном и неряшливом, поэту легко попасться на ложную этимологию, анахронизм, математический абсурд, если он пытается стать тем, кем он быть не может. Его дело — правда, тогда как дело ученого ~ факт. Факт нельзя отрицать. Можно сказать так: факт — это дань людей, у которых нет права голоса, но есть право вето. Факт — это не правда, но поэт, который по собственной воле игнорирует факт, не может докопаться до правды.
История о Меркурии и журавлях есть в «Мифах» Гая Юлия Гигина, который, согласно отлично информированному Светонию, был уроженцем Испании, вольноотпущенником императора Августа, куратором Палатинской библиотеки и другом поэта Овидия. Подобно Овидию, Гигин закончил свою жизнь в императорской немилости. Если он действительно просвещенный автор «Мифов», приписываемых ему, то с его времен они были сокращены и попорчены невежественными редакторами; и все же признано, что «Мифы» содержат древний мифологический материал огромной важности, который больше нигде нельзя найти.
