Глава пятая
Для лорда Нельвиля были мучительны воспоминания, связанные с Францией. Он проехал ее весьма поспешно; Люсиль не выражала никаких желаний и ничего не требовала, поэтому все решения в путешествии принимал он сам. Они добрались до подножия гор, которые отделяют Дофине от Савойи, и пешком поднялись по так называемой «горной лестнице»: дорога пробита в скале и вход в нее напоминает вход в глубокую пещеру; там темно даже в самые погожие летние дни. Было начало декабря; снег еще не выпал, но осень близилась к концу и вот-вот была должна уступить место зиме. Дорога была покрыта сухими листьями, занесенными туда ветром, ибо деревья не растут на скалистой почве; все кругом говорило об увядании, и не было видно ветвей, вселяющих надежды на будущее наступление весны. Горный пейзаж понравился лорду Нельвилю; проезжая по равнинам, невольно думаешь, что земля создана лишь для того, чтобы давать приют человеку и доставлять ему пропитание; но величавые горы носят печать мысли всемогущего Творца мироздания. Между тем человек везде вступает в дружбу с природой, и дороги, им проложенные, поднимаются на вершины и спускаются в бездны. Недоступной для человека остается лишь великая тайна его души.
В Мориенне с каждым шагом зима все больше и больше давала о себе знать. Приближаясь к Мон-Сени, путник может подумать, что он направляется на север; Люсиль, которая путешествовала в первый раз, боялась обледенелых троп, по которым лошади ступали неверными шагами. Она скрывала свой страх от Освальда, но часто упрекала себя за то, что взяла с собой маленькую дочь; порой она задавалась вопросом, что побудило ее принять подобное решение и пренебречь опасностями столь долгого путешествия: высокие моральные соображения, горячая привязанность к ребенку или же горькое сознание, что Освальд выказывает ей больше нежности, когда она держит на руках Жюльетту. Люсиль была крайне щепетильна в вопросах нравственности и часто терзалась сомнением, правильно ли она поступает. Чем добродетельнее человек, тем утонченнее его чувства и тем больше он подвержен тревогам совести; в таком душевном состоянии Люсиль искала спасения в религии, и долгие безмолвные молитвы успокаивали ее.
По мере того как Освальд и Люсиль приближались к Мон-Сени, природа принимала все более грозный облик; снег падал густыми хлопьями, и земля уже скрывалась под его покровом; казалось, они вступили в ледяной ад, так замечательно описанный Данте
{255}. Пейзаж стал очень однообразным: глубокие ущелья, вершины гор, деревья разных пород — все было окутано ровной белой пеленой; реки еще текли у подножья гор, и в воде отражались белые ели, точно призрачные видения. Освальд и Люсиль молча смотрели на это зрелище; слова замолкают в этом царстве льда, и все погружается в безмолвие; вдруг они заметили на широкой снежной равнине вереницу людей в черных одеждах, они несли в церковь гроб. То были монахи, единственные живые существа, обитавшие в этой холодной и пустынной местности; они двигались медленно и торжественно, ибо несли покойника, иначе жестокий мороз ускорил бы их шаги. Природа и люди, растительность и живые существа — все облеклось в траур. Белое и черное — эти два цвета, резко оттенявшие друг друга, поражали взор и наполняли душу унынием.
— Какое грустное предзнаменование! — тихо сказала Люсиль.
— Люсиль, — перебил ее Освальд, — поверьте мне, это не касается вас. «Увы! — подумал он. — Не таковы были предзнаменования, когда я путешествовал по Италии с Коринной. Что сталось с ней теперь? не предвещают ли эти зловещие знаки, что мне грозит горе?»
Тревоги, не покидавшие Люсиль в путешествии, вконец ее измучили. Освальд даже не помышлял об опасностях: мужчинам вообще чужды подобные страхи, тем более такому храброму, как он. Люсиль казалось, что муж проявляет к ней полное безразличие, а между тем он просто не понимал, что можно чего-то бояться при горных переходах. Обстоятельства, однако, складывались против нее. Простолюдины любят преувеличить опасности и дать волю своей фантазии: им нравится запугивать представителей обеспеченного класса. Когда кто-нибудь собирается зимой переправляться через Мон-Сени, то трактирщики и путешественники наперебой рассказывают об ужасах, грозящих при переходе через «Гору»; можно подумать, что речь идет о каком-то чудовище, суровом страже долин, ведущих в землю обетованную. Местные жители следят за ходом облаков, чтобы узнать, не внушает ли погода беспокойство, и если есть основания бояться ветра, который здесь называют «la tourmente»
[28]
, то настоятельно советуют чужестранцам не подниматься на гору. Предвестником этого ветра бывает белое облако, которое расстилается по небу, как саван, и через несколько часов затемняет весь горизонт.
Люсиль потихоньку от лорда Нельвиля собрала сведения о переходе через Мон-Сени; погруженный в свои мысли, Освальд думал о том, что скоро увидит Италию, и не замечал ее беспокойства. Цель их путешествия волновала Люсиль еще больше, чем само путешествие, она судила обо всем, что видела с предвзятой враждебностью и молча порицала лорда Нельвиля за то, что он ничуть не тревожится ни за нее, ни за дочь. В тот день, когда они собирались переходить через Мон-Сени, крестьяне с утра обступили Люсиль и предупредили ее, что можно ожидать «la tourmente». Однако носильщики уверяли, что бояться нечего. Люсиль взглянула на лорда Нельвиля и увидела, что он смеется над страхами, которые крестьяне им хотели внушить; задетая его безрассудством, она поспешила заявить, что готова отправиться в путь. Освальд не понял, каким чувством было подсказано это решение, и последовал верхом за носилками, на которых понесли его жену и дочь. Они поднялись в гору довольно легко; но, когда они проделали половину пути, на перевале вдруг поднялся страшный ураган. Снежные вихри слепили глаза проводникам, и Люсиль то и дело теряла из виду Освальда в бурой мгле. Почтенные монахи, посвятившие свою жизнь спасению путешественников на вершинах Альп, начали бить в набат; и хотя колокол возвещал о сострадании добрых людей, в звуках его меди было что-то зловещее: они скорее внушали ужас, чем надежду на спасение.
Люсиль ожидала, что Освальд предложит ей остановиться в монастыре и провести там ночь; но она не хотела сказать мужу о своем желании, и он решил, что лучше продолжать путь, чтобы до вечера добраться до места. Носильщики с тревогой спросили Люсиль, начать ли спуск.
— Да, — ответила она, — раз милорд не возражает!
Люсиль не следовало скрывать свои опасения, ибо с ней была ее дочь; но, когда любишь человека и не чувствуешь себя любимой, все оскорбляет и каждое мгновение испытываешь боль и чуть ли не унижение. Освальд не сошел с лошади, хотя было чрезвычайно опасно спускаться верхом; но ему казалось, что таким образом ему легче будет следить за женою и дочерью.
Люсиль взглянула с вершины горы на крутую дорогу, сбегавшую вниз; казалось, спуск вел прямо в пропасть, и, глядя на бездну, черневшую по обеим сторонам, она в великом смятении прижала к сердцу дочь. Освальд это заметил; он спрыгнул с коня и подошел к носильщикам, решив самому поддерживать носилки. Все движения Освальда были так изящны, он так ревностно заботился о жене и дочери, что на глазах у Люсиль выступили слезы; но вдруг ветер рванул с такой ужасной силой, что носильщики упали на колени.
