— Я полагаю, — с живостью ответил я, — что цель жизни порядочного человека не в эгоистическом счастье, но в добродетели, которая приносит пользу другим.
— Добродетель, добродетель!.. — после минутного колебания сказал господин де Мальтиг, затем, словно решившись, продолжал уже уверенным тоном: — Это язык для толпы, которым авгуры не могут без смеха изъясняться друг с другом. Есть на свете добряки, которых еще трогают известные слова, известные гармонические сочетания звуков, для них-то и заводят эту песенку; но совесть, преданность, энтузиазм — все это не что иное, как поэтические бредни людей, кому не повезло в жизни; это как бы De profundis
[18]
, который поют над усопшим. А те, кто процветает, не слишком домогаются подобных почестей.
Я был так раздражен этими словами, что не смог удержаться и высокомерно сказал:
— Если бы я имел какие-нибудь права в доме госпожи д’Арбиньи, сударь, я запретил бы ей принимать у себя человека, который позволяет себе в подобных выражениях высказывать такие мысли.
— Со временем вы, пожалуй, и сможете распоряжаться в ее доме, — ответил господин де Мальтиг, — но если моя кузина послушает меня, она не выйдет замуж за человека, который приходит в отчаяние при одной мысли о браке с ней; она уже давно могла бы вам рассказать, что я упрекаю ее за слабость и за все ее старания достигнуть цели, которая не стоит таких трудов.
После этого дерзкого заявления, сделанного весьма оскорбительным тоном, я подал знак господину де Мальтигу выйти вместе со мной, и по дороге, я должен отдать ему справедливость, он с величайшим хладнокровием продолжал развивать свою философию; и хотя он мог умереть через несколько минут, я не услышал от него ни одного слова, которое выдавало бы волнение или было бы проникнуто религиозным чувством.
— Если бы я придавал значение всему этому вздору, подобно молодым людям вроде вас, — продолжал он, — неужто события, происходящие сейчас в нашей стране, не отрезвили бы меня? Разве бывает когда-нибудь толк от подобной щепетильности?
— Я согласен с вами, — отвечал я ему, — что теперь у вас вопросы чести значат меньше, чем в других странах, но со временем здесь или, может быть, в потустороннем мире добродетель будет вознаграждена.
— Да, — отозвался господин де Мальтиг, — если только Небу есть дело до нас.
— А почему бы и нет, — возразил я ему. — Один из нас, быть может, скоро познает иной мир.
— Если мне придется умереть, — засмеялся он, — то я уверен, что ничего не узнаю; если же умрете вы, то вы не вернетесь, чтобы меня просветить.
По дороге мне пришло в голову, что я не оставил никаких распоряжений, а ведь, в случае если я буду убит, необходимо, чтобы уведомили моего отца о моей судьбе и вручили госпоже д’Арбиньи часть моего состояния, на которую она, по моему мнению, имела право. Пока я предавался этим размышлениям, мы приблизились к дому господина де Мальтига, и я попросил у него разрешения зайти к нему и написать два письма; он согласился, и, когда мы вышли из города, продолжая наш путь, я отдал ему эти письма и, отозвавшись с большим участием о госпоже д’Арбиньи, поручил ее ему, как другу, на которого я надеялся. Подобный знак доверия тронул его; ибо к вящей славе добродетели следует сказать, что люди, открыто проповедующие безнравственность, бывают очень польщены, когда обращаются к их чувству чести; к тому же столь чрезвычайные обстоятельства вполне могли бы взволновать даже господина де Мальтига; но он ни за что на свете не хотел, чтобы я это заметил, и сказал шутливым тоном, хотя за его словами, быть может, скрывался более серьезный смысл:
— Вы честный малый, дорогой Нельвиль, мне хочется совершить для вас какой-нибудь великодушный поступок; говорят, что это приносит счастье, но ведь великодушие такое ребяческое свойство, что оно скорее должно быть вознаграждено на небесах, чем на земле. Однако прежде, чем я смогу оказать вам услугу, мы должны сговориться об условиях нашей дуэли; и что бы я вам ни рассказал, мы непременно будем драться.
Насколько я помню, я ответил на эти слова весьма надменным согласием, ибо считал подобное предупреждение по меньшей мере излишним.
— Госпожа д’Арбиньи вам не пара, — продолжал господин де Мальтиг сухим и развязным тоном, — у вас в характере нет ничего с ней общего; к тому же ваш отец пришел бы в отчаяние от вашей женитьбы на ней; и вы сами пришли бы в отчаяние, огорчив вашего отца. Итак, будет лучше, если я, оставшись в живых, женюсь на ней; а если вы меня убьете, то лучше ей выйти замуж за кого-нибудь третьего; моя кузина — женщина весьма благоразумная и, даже любя кого-нибудь, всегда принимает меры предосторожности на тот случай, если ее разлюбят. Все это вы узнаете из ее писем; я вам завещаю их после моей смерти; вы найдете их в моем письменном столе: вот вам ключ от него. Я в тесной дружбе с моей кузиной чуть ли не со дня ее рождения, и вы знаете, что хоть она и любит таинственность, но от меня не имеет секретов: она верит, что я никогда не скажу ничего лишнего; действительно, я не теряю голову из-за пустяков, но в то же время я ничему не придаю особенного значения и думаю, что мы, мужчины, ничего не должны скрывать друг от друга в угоду женщинам. Так вот, если я умру, то эта беда случится со мной из-за прекрасных глаз госпожи д’Арбиньи; и хоть я не прочь погибнуть ради нее, я ей не слишком признателен за то, что она поставила меня в такое положение, затеяв двойную интригу. Однако же, — прибавил он, — еще не известно, убьете ли вы меня, — с этими словами он выхватил шпагу (мы находились уже за городом) и приготовился защищаться.
Он говорил с необычайной для него горячностью, и я стоял ошеломленный его словами. Приближение опасности хотя и не тревожило его, но все же очень возбуждало, и я не мог понять, говорил ли он правду или же измыслил небылицу, чтобы отомстить мне. Но, и пребывая в таком неведении, я все же пощадил его жизнь; он не столь искусно, как я, владел оружием, и я десятки раз мог вонзить шпагу ему в сердце, но ограничился тем, что ранил его в руку и обезоружил. Казалось, он был мне за это благодарен; и, провожая его домой, я напомнил ему о разговоре, который мы начали перед поединком.
— Мне очень досадно, — сказал он, — что я обманул доверие кузины; опасность, как и вино, кружит голову; но, в конце концов, меня утешает мысль, что вы не были бы счастливы с госпожой д’Арбиньи; она чересчур хитра для вас. Мне же это безразлично, ибо, хотя я нахожу ее очаровательной и мне чрезвычайно нравится ее остроумие, она никогда не заставит меня действовать в ущерб самому себе и мы будем весьма полезны друг другу, потому что в браке наши интересы объединятся. Но вы мечтатель, она стала бы водить вас за нос. Вам ничего не стоило убить меня, я обязан вам жизнью и не могу не дать вам прочесть письма, которые обещал вам оставить после моей смерти. Прочтите их, уезжайте в Англию и не слишком принимайте к сердцу горести госпожи д’Арбиньи. Она поплачет, потому что любит вас; но она утешится, ибо настолько рассудительна, что не захочет быть несчастной и особенно — прослыть таковою. Через три месяца она станет госпожою де Мальтиг.
