Маргарет обняла брата. Больше у нее никого не осталось, но еще никогда он не казался ей таким неуверенным.
— Тибби, душа моя, что же теперь делать?
— Это просто поразительно, — ответил он.
— Дорогой, твои суждения обычно разумнее моих. Ты понимаешь, что за всем этим стоит?
— Нет. Если только это не какое-нибудь умственное расстройство.
— Умственное расстройство! — воскликнула Маргарет. — Нет, это совершенно невозможно.
Но слова были произнесены и через несколько минут Маргарет сама думала то же самое. Других объяснений не находилось. И Лондон подтверждал мысль Тибби. С города спала маска, и Маргарет увидела его истинное лицо — карикатуру бесконечности. Знакомые ограды, улицы, по которым она ходила, дома, между которыми она перемещалась от одного к другому в течение стольких лет, вдруг показались брошенными на произвол судьбы. Ей чудилось, что Хелен теперь заодно с испачканными деревьями, уличным транспортом и медленно ползущей жидкой грязью. Сестра, совершив отвратительный акт отречения, вернулась к дьяволу. Собственная же вера Маргарет была тверда. Она знала, что если человеческой душе суждено с чем-то слиться, то она сольется со звездами и морем. Маргарет чувствовала, что уже много лет сестра идет по неверному пути. И то, что катастрофа произошла сейчас, в Лондоне, под мелким дождиком, было символично.
Генри был для Маргарет последней надеждой. Генри — человек решительный. Он мог знать проложенные сквозь хаос дорожки, скрытые от их глаз, и она решила принять совет Тибби и все рассказать мужу. Нужно зайти к нему в контору. Хуже уж точно не будет. На несколько минут она забрела в собор Святого Павла, купол которого так отважно возвышался над лондонской суетой, словно проповедовал евангелие формы. Но внутри собор был такой же, как и то, что его окружает, — эхо, шепот, невнятные песни, невидимые мозаики, мокрые следы, пересекающие пол в различных направлениях. Si monumentum requiris, circumspice:
[50]
он указывает нам назад, на город. Там для Хелен не было надежды.
Поначалу от Генри не удалось добиться никакого толку. Но Маргарет ничего другого и не ожидала. Он был очень рад, что она вернулась из Суониджа, и никак не хотел примириться с тем, что надвигается новая беда. Когда они рассказали ему о своих поисках, он лишь посмеялся над Тибби и над Шлегелями вообще и объявил, что это «как раз в духе Хелен» — заставить своих родных помучиться.
— Меня даже не спрашивайте. Я всего лишь человек дела. Живу сам и даю жить другим. Мой совет вам обоим — не беспокойтесь. Маргарет, у тебя опять под глазами тени. А это никуда не годится. Сначала тетя, потом сестра. Нет, так не пойдет. Согласен со мной, Теобальд? — Он позвонил. — Угощу вас чаем, а потом вы отправитесь прямиком на Дьюси-стрит. Моя девочка не должна выглядеть как ее старый муж.
— Все же вы нас не до конца поняли, — сказал Тибби.
Мистер Уилкокс, пребывая в прекрасном расположении духа, ответил:
— Не думаю, что мне это когда-нибудь удастся.
Он со смехом откинулся в кресле, думая о талантливом, но необычном семействе, и блики от камина мерцали на карте Африки. Маргарет сделала знак брату, чтобы тот продолжал. Тибби послушался, но заговорил довольно неуверенно:
— Маргарет хочет сказать, что наша сестра, возможно, сошла с ума.
Чарльз, работавший во внутренней комнате, обернулся.
— Зайди, Чарльз, — ласково пригласила Маргарет. — Не мог бы ты нам помочь? У нас тут опять неприятности.
— Боюсь, что нет. Но каковы факты? Видите ли, в наше время мы все более или менее сумасшедшие.
— Факты таковы, — ответил Тибби, в рассуждениях которого временами проявлялась педантичная ясность. — Доподлинно известно, что она уже три дня в Англии, но не желает нас видеть. Она запретила банкирам дать нам ее адрес. Отказывается отвечать на вопросы. Маргарет считает, что ее письма стали бесцветными. Есть и другие факты, но эти наиболее впечатляющие.
— Значит, она раньше так себя не вела? — спросил Генри.
— Конечно, нет! — ответила его жена, нахмурившись.
— Ну, дорогая моя, мне-то откуда знать?
Маргарет почувствовала приступ непонятного раздражения.
— Ты прекрасно знаешь, что она никогда не пойдет против своих привязанностей, — сказала она. — Ты уж точно не мог этого не заметить.
— О да. Мы с ней всегда чудесно ладили.
— Нет, Генри, неужели ты не понимаешь? Я говорю совсем о другом.
Маргарет взяла себя в руки, но Чарльз успел заметить ее настроение. Неумный, но внимательный, он наблюдал за происходящим.
— Я хотела сказать, что, когда в прошлом она вела себя эксцентрично, можно было понять, что все это, в конце концов, идет от сердца. Она поступала нелепо, потому что заботилась о ком-то или хотела кому-то помочь. А теперь такого оправдания нет. Она очень огорчает нас, и поэтому я уверена, что она нездорова. «Сумасшедшая» — слишком ужасное слово, но она определенно нездорова. Я никогда не поверю, что она сумасшедшая. Но я не обсуждала бы с вами свою сестру, если бы считала, что с ней все в порядке, то есть не беспокоила бы вас по этому поводу.
Генри стал серьезнее. Болезнь была для него чем-то вполне понятным. Будучи, в общем, человеком здоровым, он не осознавал, что мы погружаемся в болезнь постепенно. У больных не было никаких прав, они сразу оказывались за чертой, и им можно было лгать без всяких угрызений совести. Когда его первая жена занемогла, он обещал отвезти ее в Хартфордшир, но вместо этого договорился поместить в лечебницу. Хелен тоже была больна. И тот план ее поимки, который созревал у него в голове, продуманный и преследовавший благие цели, с этической точки зрения был волчьим.
— Ты хочешь встретиться с ней? — спросил он. — В этом вся проблема, правильно я понимаю? Ее нужно показать врачу.
— Насколько я знаю, она уже к одному обращалась.
— Да-да, не перебивай. — Он поднялся из кресла и задумался. Радушный и внимательный хозяин исчез, и вместо него они увидели человека, который делал деньги в Греции и Африке и покупал у туземцев леса за пару бутылок джина. — Так вот, — наконец сказал он. — Все очень просто. Предоставь это дело мне. Мы отправим ее в Говардс-Энд.
— Каким образом?
— За книгами. Скажи ей, что она должна распаковать их сама. Там ты ее и встретишь.
— Но, Генри, именно на это она и не согласится. В ней засела мысль — не знаю почему, — ни за что со мной не встречаться.
— Но ты, естественно, не скажешь ей, что приедешь. Когда она будет сидеть там и разбирать ящики, ты просто войдешь, и все. Если с ней ничего не случилось — тем лучше. Но за углом будет ждать автомобиль и мы сможем, если понадобится, быстро показать ее специалисту.
