Он сгибается пополам в поисках сигареты, закатившейся под сиденье.
— Угу, — говорит он, сунув себе голову между ног, — ей всегда казалось, что у нее паутина на лице. — Найдя свою сигарету, он выпрямляется и ворчит: — Уж такая она была. Совсем без башки. Это ж надо — паутина!.. В общем, пришлось ее уламывать. — Он смотрит на меня с беспокойством. — Я ей говорил, что, если бы Барни узнал, это могло бы причинить ему боль. Ну, что мы влюблены, и все такое.
— Так она была в тебя влюблена?
— Ну да. Все время хотела, ты же понимаешь. И в конце концов уступила.
Он оставляет мне время задать вопрос, глядя на меня, словно я собираюсь снести яйцо.
— Хотя большой разницы не было бы, если бы он даже и узнал… Я тебе говорил, что до армии жил с родителями?
— Э… хм.
— Ну да, жил с родителями. Эй! Знаешь что? У меня же тут бутылка где-то сзади была! — Он поворачивается, перегибается через спинку и роется на полу за сиденьем. — Во, бутылка! — восклицает он, словно случайно на нее наткнулся. — Хлебнем по глоточку?
Когда мы оба выпиваем, он небрежно зажимает бутылку меж колен. Может, думает, что, если положить ее на пол, я угощусь, не предложив ему.
— В общем, раз я жил с предками, то не мог привести ее в свою комнату… Блинкера знаешь?
— Это тот тип, который вечно говорит, что…
— Точно, он самый. А ты знал, что он тоже из Чикопи? Жил на улице Паттерсон. Приехал в Нью-Йорк почти в то же время, что и я. Ладно, в общем, в те выходные он поехал в Мэдисон и дал мне ключи от своей комнатухи. Он так делал время от времени, когда жил здесь, — одалживал мне ключи… Что ты вообще знаешь о Кэрол?
— Э?..
— Ну, что я тебе уже рассказывал о Кэрол?
— Да не слишком много. Говорил, что она хорошенькая.
— Ну, у нее есть свой шарм. Обалденный. Правда, какой-то особенный, понимаешь? Чертовски сексуальная, но какая-то малость… перезрелая, что ли…
Вилли старается показать руками, что именно в ней малость перезрело, но выходит не слишком удачно. — Совсем чуть-чуть, — уточняет он.
— Ладно, так она была согласна? И как все произошло?
— А знаешь, что я для начала сделал? В самую первую очередь?
— Валяй.
— Напился. Честно.
Он запрокидывает бутылку и выдувает последний глоток, который там оставался. Прямо хоть фото делай. Вилли умеет позировать, сохраняя при этом совершенно естественный вид.
— Знаешь, я напился быстрее, чем любой, кого я знаю. Быстрее, чем вообще любой. Клянусь, у тебя бы голова закружилась.
— Верю, — говорю я.
Правда, это неважно, пьян ли он или кто-то считает, что он пьян.
— А ты знаешь, что, когда я выдул первую бутылку пива, мне было всего пять лет?
— Ладно!
— Что это значит «ладно»? Пять лет. Кроме шуток.
— Да нет, я тебе верю.
— Ага. И к тому же я тебе еще одну вещь скажу: я хорошо держусь, когда пьяный. Достойно, я имею в виду. С высоко поднятой головой.
Он размышляет еще какое-то время.
— Эй! — произносит он задумчиво.
— Что?
— Давай эту прикончим, идет? У меня еще одна есть в багажнике, сейчас вспомнил. Согласен?
— Погоди, чувак, эту ты только что уже прикончил, ты в курсе?
— А, ну да.
Он меланхоличен. — Точно. Пойду за другой.
Когда мы приканчиваем четверть второй бутылки, Вилли говорит: «Посвети-ка». Открывает окно и свешивается наружу. Ему нехорошо. Он не пьян, нет, просто его тошнит. Когда он всовывает голову обратно, ему гораздо лучше, и он гасит свет.
— Я тебе что-то рассказывал о Кэрол, — начинает он осторожно.
— Про ваш первый раз. Как ты напился.
— В дымину! Совершенно окосел. Кстати, у меня тут кофе есть, но не могу сказать, что мне это так уж помогает. Это никогда особенно не помогает. Держи.
— Спасибо, я чуток погожу. Так ты надрался?
— Ага. А когда я пьяный, я таким и остаюсь.
— И дальше что?
— Секунду. — Вилли снова открывает окно и показывает что-то за машиной: — Видишь? Вон там. Я тут шею себе свернул. Видишь?
— Нет.
— Да стену-то? Длинную стену, до самого конца, неужели не видишь? — Он все никак не может успокоиться. — Не видишь?
— Нет.
— Ты идешь по самому верху. И тебе надо пройти по всей длине. А в это время все эти сволочи кричат тебе вслед, чтобы ты упал. Если тебе повезет больше, чем мне, упадешь с хорошей стороны, в грязь. А не то грохнешься на эти чертовы камни и сломаешь себе шею. А те девчонки на другой стороне улицы… Они на самом-то деле и не смотрят. — Он возмущенно глядит на меня в упор. — Как же, не смотрят. Им охота поглядеть, как ты угробишься. Сучки! Настоящие ведьмы с косичками.
Вилли нервничает и дает себе шанс успокоиться, глядя наружу.
— У нее с рожденья было красивое тело. Понимаешь?
— Притормози-ка малость. Так что там у вас было в первый раз?
— Точно. Как было в первый раз. Я тебе расскажу.
— Ты напился.
— Ну да. Она прямо взбесилась. «Это так много значит для нас обоих, а все, на что тебя хватило, это нализаться…» — «Но, милая, я не пьян…» — «Нет, пьян. Пьян, пьян…» Наконец все-таки пошла со мной. Она и в самом деле была горячая.
— И тут вы отправились к Блинкеру?
— На машине. И знаешь что? Натыкаемся на закрытую дверь, и ключ изнутри торчит! — Вилли подчеркивает это, хлопая меня по коленке. — А внутри какие-то люди, слышно, как смеются, и это не Блинкер!
У Вилли негодующий вид.
— Там какой-то козел со своей подружкой. И даже Блинкера не предупредил, ни слова ему не сказал. Тогда я стучу в дверь, вежливо и все такое, и говорю ему, чтобы сваливал, дескать, мы застолбили комнату первыми, и Блинкер в курсе. Тип внутри говорит: «Секундочку», а Кэрол тянет меня за рукав: «Молчи. Уходим. В другой раз», а парень, мы слышим, говорит что-то вполголоса, и постель скрипит, и я уже не помню, что там еще, но ничего не происходит. Тогда, признаюсь, я здорово разозлился. Начал колотить в эту хренову дверь и орать: «Выходи сейчас же, мудила!» Он повторяет: «Секундочку», — и койка опять скрипит, а Кэрол меня умоляет: «Ну, пожалуйста». И все продолжается снова: я ору, парень время от времени говорит: «Секундочку». Тут этажом ниже какой-то другой мужик начинает вопить: «Да что там наверху творится, скоро это кончится?» — и Кэрол бросается вниз по лестнице. Она очень чувствительная, — заключает Вилли, только для того, чтобы я лучше уяснил себе ситуацию.
